– Они взяли ребят Ривы в Вашингтоне, разве нет?
У них был коротковолновый радиоприемник, и они слушали все последние новости.
– Прежде чем умереть, они выполнили свою работу. Вот что имеет значение в нашей борьбе, Пегги. Твоя жизнь не в счет – главное, чтобы перед тем, как умереть, ты успела что-то сделать. Даже если мы все погибнем в эту самую минуту, все равно это будет не напрасно.
– Я знаю.
– В твоем голосе нет убежденности. Сейчас неподходящее время малодушничать, Пегги.
– Я не боюсь. Разве я когда-нибудь хотела выйти из игры? Я только говорю, что это забавно вышло с сигаретами, вот и все.
Сезар ее разозлил; она раздраженно подобрала смятую сигарету, выпрямила ее и снова прикурила. Стурка подошел к ним и нарушил свое отрешенное молчание:
– Лекарство уже подействовало?
– Сколько сейчас времени?
– Двадцать минут одиннадцатого. Ты сделала ему укол полчаса назад.
– Должно подействовать.
– Тогда за дело.
Стурка кивнул Элвину. Пегги взяла чадру и арабскую одежду; когда она оделась, Сезар и Стурка уже облачились в свои бурнусы. Элвин сунул в рот резинку, и они двинулись в подвал по разбитым ступенькам каменной лестницы.
Она нащупала пульс на руке Фэрли. Он даже не повернул головы, только обратил к ней безразличный взгляд. Его взгляд плохо фокусировался на предметах. Она сказала через плечо:
– Кажется, мы переборщили с дозой.
– В прошлый раз мы дали ему меньше, и это не сработало, – возразил Сезар.
Она похлопала Фэрли по щеке:
– Вы нас слышите? Скажите что-нибудь.
– Я вас слышу.
Он говорил странным замогильным голосом, словно магнитофонная запись, прокручиваемая в замедленном темпе.
– Садитесь. Давайте я вам помогу.
Она подсунула ему руку под плечи, и он послушно приподнялся и выпрямил спину, действуя с несколько заторможенной реакцией. Она подтолкнула его к стене, и он оперся на нее плечом, сидя с подогнутыми к груди коленями, как маленький мальчик. Лицо у него было бескровным, глаза глубоко запали.
Она взглянула на остальных. Элвин стоял на страже у дверей, Стурка готовил к работе кассетный магнитофон, Сезар сидел на койке рядом с Фэрли и говорил ему рассудительным тоном:
– Давай побеседуем, господин свинья. Поговори с нами. Расскажи обо всех хороших людях, которых вы казнили. Расскажи о фашистской системе, которую вы устроили у себя дома.
Пустые глаза Фэрли страдальчески уставились на Сезара. Стурка щелкал клавишами на магнитофоне. Сезар спросил:
– Ты можешь читать, свинья?
– Конечно, я могу читать.
– Я имею в виду – вслух? Прочитай вот это.
Сезар держал в руке речь, которую они написали для Фэрли. Глаза Фэрли попытались сосредоточиться на листке, но его голова откинулась назад к стене, и он бессильно открыл рот.
– Я устал, – прошептал он. – Плохо вижу.
Переборщили, подумала Пегги. Слишком большая доза. Она раздраженно повернулась к Стурке.
– Он не может читать, неужели ты не видишь?
– Тогда приведи его в чувство. Вколи ему адреналин или что-нибудь еще.
– У меня ничего нет. По-твоему, что может быть в этом маленьком наборе – целая аптека?
Стурка слегка поднял голову. Она не видела под покрывалом его лица, но его глаза прожигали ее насквозь.
– Леди, твоя забота об этой свинье меня не трогает, потому что она совершенно неуместна. Ты забываешь, кто он такой и что он собой представляет.
Она побледнела:
– Его нельзя сейчас использовать. Вот что я имела в виду. Я сделала то, что вы сказали, но эта доза для него слишком велика. Надо подождать, пока он не придет в себя.
– Сколько времени?
– Не знаю. Происходит кумулятивный эффект – в организме скопилось слишком много наркотика. Понадобится три или четыре дня, чтобы он вышел из него полностью. Может быть, к утру он сможет зачитать вам речь.
Она знала, что у них мало времени. «Но ты сам во всем виноват, – подумала она. – Тебе приходится накачивать химией несчастного ублюдка, потому что у него хватает смелости тебе сопротивляться».
Сезар сказал:
– Может быть, он просто притворяется. Может быть, с головой у него все в порядке и он только прикидывается, что ничего не может.
Он хлопнул Фэрли по щеке, и его красивая голова безвольно перевалилась на другую сторону; веки вяло и болезненно мигнули.
– Он не притворяется, – сказала Пегги. – Господи, в него вкололи столько дряни, что хватило бы слону. Притворяется? Ты посмотри на него. Он полностью заторможен, как он может притворяться?
В уголках разинутого рта Фэрли появились хлопья белой пены. Стурка выключил магнитофон и взял его в руки.
– Хорошо. Подождем до утра.
Они оставили Фэрли на его койке, вышли из камеры и закрыли за собой дверь. Пегги сказала:
– Попозже я дам ему чего-нибудь поесть. Большое количество кофе поможет ему прийти в себя.
– Только смотри, чтобы он не протрезвел слишком сильно. На этот раз он не должен сопротивляться.
– Еще несколько кубиков этой дряни, и он умрет. Тогда он уже точно не будет сопротивляться. Вы этого хотите?
– Поговори с ней, – сухо сказал Стурка Сезару и направился вверх по лестнице.
– Ты говоришь, как уклонист, – промолвил Сезар.
Элвин протиснулся мимо них к лестнице, мельком посмотрел на Пегги и исчез наверху.
Она прислонилась спиной к стене, вполуха слушая голос Сезара. Механически она давала нужные ответы, которые Сезара, видимо, вполне удовлетворяли. Но в глубине души она чувствовала их правоту. Она уклонялась. Она беспокоилась о Фэрли: она была медсестрой, а Фэрли – ее пациентом.
Фэрли был удивительно мягок с ней. Это не значило, что она ему верила. Но его было очень трудно ненавидеть.
16.45, восточное стандартное время.
В здании находилось множество агентов Секретной службы; всюду чувствовалось их молчаливое присутствие, их ненавязчивое, но пристальное внимание. Они наблюдали, как Эндрю Би входил в кабинет президента.
Президент сидел в кресле с серым, изможденным лицом.
– Спасибо, что пришли, Энди.
Формальная вежливость – никто не отказывается от президентских приглашений. Би кивнул, пробормотал: «Господин президент» – и сел на указанное ему место.
Брюстер показал на боковую дверь:
– Только что отсюда ушел Уинстон Дьеркс. Сегодня я провел в этом кабинете несколько встреч подряд. Вероятно, они продлятся до следующей ночи, так что не обессудьте, если то, что я вам скажу, покажется заученным наизусть. – Большое морщинистое лицо президента изобразило слабую улыбку. – Разумеется, я мог бы устроить совместную конференцию и поговорить со всеми сразу, но в данном случае мне это кажется не совсем удобным.
Би терпеливо ждал. Его грустные глаза не сводили взгляда с президента; чувства, которые он к нему испытывал, колебались от упрека до симпатии.
Президент взглянул на работавший в углу телевизор. Би не помнил, чтобы телевизор когда-нибудь стоял здесь со времен Линдона Джонсона; наверно, его принесли только сегодня. Звук был выключен, и картинка показывала рекламу каких-то ванных принадлежностей. Брюстер пояснил:
– Через час в Женеве приземлятся семь заключенных. Хочу на это посмотреть.
– Представляю, как тяжело вам было идти на этот шаг, господин президент.
– Если это вернет Клиффа Фэрли, я буду только рад. – Улыбка президента почти погасла. – Но я хотел поговорить с вами о том, что случится, если мы его не вернем, Энди.
Би понимающе кивнул, и президент добавил:
– Вижу, вы уже думали об этом.
– Так же, как и все остальные. Кажется, сегодня в стране просто нет других тем для разговоров.
– Я хотел бы узнать вашу точку зрения.
– Наверно, вы догадываетесь, что она не совсем совпадает с вашей, господин президент. – Би слегка усмехнулся и прибавил: – Это бывает очень редко.
– Тем не менее я ценю ваши советы, Энди. Кроме того, разница между нашими взглядами может показаться очень незначительной, если сравнивать ее с позицией других людей.
– Например, сенатора Холландера?