– И вы серьезно думаете, что между ними нет никакой разницы?
– Говард Брюстер при его уме и средствах может превратиться в опасного политического демагога. А Холландер – нет. Это чертовски большая разница, Билл. И поэтому я не выполню вашу просьбу – вернее, его просьбу. – Грант встал. – Я буду бороться с ним как публично, так и в частном порядке. Всеми возможными способами. Я уже начал это делать. Так что вам предстоит пораскинуть мозгами.
Саттертуэйт почти с облегчением направился к двери. В коридоре его встретила вооруженная охрана и проводила до стоявшего на улице седана. По дороге в Управление он сидел на заднем сиденье, опустив голову так, как будто она весила полтонны.
Обвинения Гранта были построены очень ловко. Трудно отрицать, что Брюстер изо всех сил стремился к власти. Можно сказать, что он следовал девизу: «После нас хоть потоп».
Но Грант предлагал продолжить эти рассуждения. У него получалось, что намерения Брюстера шли гораздо дальше, и на самом деле он имел в виду: «Государство – это я».
Саттертуэйт сомкнул веки. Перед глазами вертелись какие-то круги.
Он всегда был исключительно лоялен президенту. Даже возражая Брюстеру, он всегда придерживался роли конструктивной оппозиции. Он не вступал в союз с противниками Брюстера и не выражал публично мнений, противоречивших взглядам президента.
Теперь он вдруг почувствовал, что находится между двух берегов.
«Нет», – твердо сказал он сам себе.
То, что он позволил Гранту играть на своей нерешительности, свидетельствовало лишь о переутомлении. Это было просто смешно. Что с того, если даже Грант окажется прав? Выбор все равно оставался тем же самым: Брюстер или Холландер. И решение по-прежнему было очевидно.
Саттертуэйт достаточно долго работал на Брюстера, чтобы хорошо его изучить. Так же долго он знал и Холландера, и, несмотря на политические амбиции Брюстера, президент далеко оставлял сенатора позади себя. У Брюстера были разум и совесть; Холландер их не имел.
Саттертуэйт вышел из машины и направился в зал заседаний.
15.15, североафриканское время.
Лайм, вдребезги пьяный, сидел в баре и пытался лапать блондинку, что-то косноязычно бормоча и пуская сластолюбивую слюну. Его кепка была лихо заломлена на одно ухо.
– Эй, хозяин! – рычал он с апломбом наглого американского туриста.
Блондинка отвечала ему недвусмысленной улыбкой, но Лайм смотрел не на нее: он гневно вертел головой в поисках Бино, хозяина бара.
– Где ты там копаешься, черт тебя дери? Налей нам стаканы, и пополнее!
Краем глаза он увидел, как в дверях появился Бениузеф Бен Крим и направился в угол бара. Высокий мужчина, толстый, но не жирный, с легкой хромотой.
Агент ЦРУ Джильямс послал на задание блондинку, которая надела джинсы «Ливайс», пеструю гавайскую рубашку и кепку яхтсмена с золотым якорем и короной. Лайм придумал остальное: прикинулся загулявшим американцем, приехавшим на уикэнд с нефтяных вышек в Сахаре.
Бен Крим поймал взгляд Бино, и Лайм увидел, как Бино едва заметно кивнул ему в ответ. Бен Крим с нетерпеливым видом ждал, пока Бино смешивал напитки.
Лайм встал, едва не опрокинув стул, похлопал по спине блондинку и, шатаясь, побрел к входной двери, делая вид, что направляется в туалет, который находился в наружной пристройке к дому.
В этот момент Бен Крим тронулся в ту же сторону, и Лайм наткнулся на него.
– Дьявол, – рассерженно пробормотал Лайм и, подняв взгляд, увидел перед собой огромную свирепую фигуру. Выражение его лица изменилось, он изобразил робкую улыбку. – Все в порядке, парень, это моя вина. В этом чертовом проходе и разойтись-то трудно, верно? Да благословит тебя Бог, старина.
Говоря все это, он делал неуклюжие попытки разгладить ворс на пиджаке Бен Крима. Араб глядел на него с явным отвращением, и Лайм, спотыкаясь, продолжил свой путь к двери; едва не скатившись по ступеням, он повернул за угол и ввалился в кабинку туалета.
Через щели в досках ему была видна часть внешней стены бара, дорога и причал с лодками и самолетом. Он увидел, как Бен Крим невозмутимо проследовал к причалу, с силой припадая на левую ногу. Спустя минуту появился Бино и последовал за Бен Кримом. Из черного «ситроена», стоявшего рядом с доком, вышел третий человек, и Бино стал проверять его летное удостоверение, – по крайней мере, так решил Лайм. Наконец из кармана Бен Крима появился пакет, и араб стал отсчитывать деньги. Бино пересчитал их еще раз, засунул в брючный карман и повел обоих мужчин на дальний конец причала, где к свае была привязана шлюпка. Бен Крим двигался в хвосте.
Когда Лайм вышел из кабинки, они уже гребли к «Каталине». Он мельком взглянул в их сторону и поплелся обратно к бару. Споткнулся о ступеньку и упал на лестнице.
Поднявшись, он немного постоял в тени, наблюдая, как Бен Крим и пилот залезли в самолет, после чего Бино начал грести назад к причалу. Лайм вернулся к столу, снял яхтсменскую кепку и протянул ее блондинке.
– Спасибо. Вы отлично справились.
– Что-то вы очень быстро протрезвели. – Она снова улыбнулась, на этот раз по-настоящему: эта улыбка ей шла гораздо больше. – Зачем все это было нужно?
– Я искал повода, чтобы с ним столкнуться.
– Хотели опустошить его карманы?
– Как раз наоборот, – ответил Лайм.
Он подошел поближе к двери и выглянул наружу. На «Каталине» заработали оба двигателя, и он увидел, как ширококрылая машина отделилась от буйка, развернулась и заскользила по воде.
Он проследовал за Бино в каюту лодки. Чэд Хилл и два агента пили кофе. Хилл обратился к Бино:
– Неплохо сыграно.
– Могу я получить свои деньги?
– Пусть возьмет, – распорядился Лайм. – Приставьте к нему двоих людей, пока все не кончится. – Он взглянул на камеру Хилла. – Есть хорошие снимки крупным планом?
– Думаю, что будут.
Если дела пойдут неважно, они хотя бы смогут идентифицировать пилота Бен Крима. Сам Лайм его плохо разглядел. Слишком маленький и белолицый, чтобы походить на Корби; но это не обязательно должен был быть Корби.
Хилл поставил свою чашку и зевнул:
– Пора возвращаться в Алжир.
Машины были спрятаны за баром. Рация что-то бормотала, и Лайм взялся за микрофон:
– Лайм слушает.
– Это Джильямс. Он еще не появлялся?
– Уже отчалил. Вы засекли его сигнал?
– Да, но он не сдвинулся ни на дюйм.
– Значит, это тот, что стоит на лодке. А они сели в самолет.
– Я знаю. Но сигналы должны были разойтись, как только самолет начал двигаться. А у меня на экране по-прежнему только один сигнал. И он стоит на месте.
Голос Джильямса шел из динамика в приборной доске, неотчетливый и смешанный с помехами. Хилл сказал:
– О, черт. Похоже, тот, что на самолете, не работает. Это моя вина – мне следовало их проверить.
Лайм, не глядя на Хилла, сказал в микрофон:
– Джильямс, переключитесь на канал тысяча семьсот. Один, семь, ноль, ноль. Поняли?
– Один, семь, ноль, ноль. Подождите минутку.
Чэд Хилл округлившимися глазами уставился на Лайма. Джильямс ответил:
– Да, есть сигнал. Но довольно слабый.
– Передатчик маленький и находится внутри, а там кругом железо. Вы сможете за ним следить?
– Думаю, да, если будем держаться к нему поближе.
– Тогда поднимайте в воздух самолеты.
– Они уже в воздухе.
– Хорошо. Мы возвращаемся в Алжир. Будем примерно через полчаса. Приготовьте нам реактивный «Лир». У вас есть машины и вертолеты в Бу-Саада?
– Да, сэр. «Ранние пташки» тоже здесь. Сидят наготове со своими пушками.
– Увидимся через полчаса.
Лайм отключил микрофон и повернулся к Чэду Хиллу:
– Возьмите остальных и погрузите в универсал.
Чэд Хилл сказал:
– Простите за маячок. Но как вам удалось поставить его на самолет?
– Он не на самолете, а на Бен Криме, – ответил Лайм. – В его кармане.
Лайм обошел вокруг машины и сел на место пассажира. Хилл влез в машину очень тихо, словно не был уверен в прочности водительского кресла.
Солнце стояло почти в зените, блестящий песок слепил глаза. Вдоль пляжа тянулись зеленые холмы. Лайм откинулся на сиденье, скрестив руки на груди.