Я почувствовала, как покрываюсь испариной, и нервно сглотнула. Но брюнетка, казалось, этого не заметила (а если и заметила, то не подала виду). Скользнув по мне напоследок ледяным взглядом, она плавно развернулась и, слегка покачивая бедрами, поплыла по направлению к особняку.
Ноги подкосились, и я снова опустилась на траву. Трясущимися руками стала собирать продукты и как ни попадя запихивать их в пакет. Сердце громко стучало: этот загадочный разговор чуть не свел меня с ума.
Как она так незаметно подкралась? Зачем заговорила со мной? Откуда узнала про соус альфредо? И что это за странные намеки на «эксперименты»?
Мысли путались, необъяснимое волнение смешивалось с тревогой. Интуиция подсказывала, что вокруг происходит какая-то чертовщина: запрет приближаться к особняку, снежная королева в вызывающем наряде горничной, «эксперименты»…
Знать об «экспериментах» мистера Д. мне хотелось меньше всего на свете. Тем более — становиться их объектом.
Пусть лучше этот мистер экспериментатор направит свое внимание на Аду и Тильду, они этому только обрадуются.
А мне пришло время как можно скорее бежать отсюда.
Только вот сначала нужно откопать мамин браслет.
2.5
Как я и предполагала, после возвращения из магазина меня заставили готовить соус и пасту. Вообще-то, я люблю готовить, но в тот момент совершенно не могла сосредоточиться. Мне было не до соуса — мысли блуждали где-то далеко, и я то и дело что-нибудь роняла или проливала.
Я как никогда жалела, что не забрала мамин браслет раньше, до приезда нового владельца. Однако, если подумать, на то была уважительная причина: в «нашем» доме не было ничего моего. Я не знала здесь ни одного укромного места, где можно хоть что-то надежно спрятать. Ада могла в любой момент зайти в любую комнату (даже в мою каморку в мансарде), перевернуть там все вверх дном и взять любую вещь. Мачеха тоже постоянно лезла куда не надо. Но опаснее всех была эта мелкая, противная Мотя, которая везде совала свой мелкий, противный нос. Она запросто могла отыскать браслет и принести его мачехе.
Я и представить не могу, что бы случилось, если б они нашли этот браслет. Хотя… нет, могу. Они бы устроили грандиозный скандал, обвинили меня в краже и отобрали браслет, и я бы навсегда потеряла возможность сбежать. Тогда — прощайте столица и Новая Зеландия.
Такого я допустить не могла, а потому браслет вот уже тринадцать лет находился там, где его спрятала мама: в железной шкатулке, закопанной под старой плакучей ивой на берегу пруда.
Мама рассказала мне про эту шкатулку, когда мне исполнилось пять, однако я помню все так отчетливо, словно это произошло вчера.
…Стояла теплая летняя ночь. Я уже спала, и вдруг сквозь сон почувствовала, как кто-то нежно гладит меня по голове. Мама! Конечно, это могла быть только мама.
Когда я вспоминаю детство, то понимаю, что моя мама была не совсем обычной женщиной. Позже — уже после всего, что случилось, — люди стали сплетничать и распускать нехорошие слухи, называя маму сумасшедшей. Но я всегда знала, что это наглая ложь. Она не была сумасшедшей, просто чувствовала этот мир по-другому — не так, как остальные люди. И никто не мог ее понять — даже отец. Даже я.
Папа всегда был человеком холодным. Он никогда открыто не проявлял своих чувств и эмоций. Не могу вспомнить, чтобы он хоть раз мне улыбнулся или как-нибудь приласкал.
Мама — другое дело.
Она была очень доброй. И веселой.
Как заливисто она смеялась, порхая по дому, словно бабочка, в обожаемых ею воздушных шифоновых платьях! В те моменты я чувствовала себя самой счастливой девочкой на свете. Мамин смех был такой звонкий, такой задорный! А какие очаровательные ямочки появлялись у нее при этом на щеках!
Правда, потом… потом она могла внезапно застыть на месте, уставившись в одну точку. Закрыть лицо руками, опуститься на пол и начать рыдать. Затем замолчать и снова смотреть в никуда, не замечая ничего и никого вокруг.
Прекращалось все так же неожиданно, как и начиналось.
Сначала меня это пугало, но со временем я привыкла. Ведь, что бы ни происходило, мама всегда становилась прежней: доброй и веселой. У нее были самые нежные руки, а ее длинные светлые волосы пахли луговыми цветами. Она очень любила меня, а я до безумия любила ее.