Похитители, наверное, испугались такой огласки. Или дело было в чем-то другом — об этом я не узнаю никогда. Но через несколько дней безмолвного ада мужчина в маске принес мне попить, а очнулась я уже в больнице. Как мне потом рассказали, меня напичкали снотворным и просто выбросили на обочине проселочной дороги.
Мне посчастливилось остаться в живых. А вот маме — нет. Говорили, что после моего исчезновения она окончательно сошла с ума. Бегала по поселку почти без одежды и все время громко меня звала. Через несколько дней ей стало мерещиться, будто я пошла учиться плавать и теперь лежу на дне пруда. Она изо всех сил рвалась меня спасать. Отец запер ее в спальне, но она выпрыгнула в разбитое окно. Позже ее тело нашли на дне пруда — мама, как и я, совсем не умела плавать.
Когда отец пришел в больницу и рассказал о том, что случилось, я, конечно же, не поверила.
Нет, нет, нет!
Это не может быть правдой!
Это просто страшный сон!
Мне казалось, надо просто как следует зажмурить глаза, а потом их открыть — и я снова окажусь в прежней жизни, где мама задорно смеется и гладит меня по голове; где на улице ярко светит солнце, а в доме вкусно пахнет булочками с корицей и яблочными пирогами.
Должно же быть волшебное средство повернуть время вспять! Его не может не быть!
Я открывала и закрывала глаза — еще раз, и еще, и еще… Щипала себя за ноги и руки. Дергала за волосы. Считала до ста. Но ничего не помогало: я по-прежнему лежала на койке в блеклой больничной палате, в окружении незнакомых людей.
Погружаясь в пучину отчаяния, я собрала последние силы, закусила губу и зажмурилась так сильно, как только смогла. Голова закружилась, перед глазами запрыгали черные и белые мушки… Внезапно черные мушки стали превращаться в пауков. Эти пауки ползли по белой стене, складываясь в буквы, а потом — в слова: «МОЛЧИ И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО».
МОЛЧИ — И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО.
В тот момент я поняла: чтобы все снова стало хорошо, нужно молчать.
И я замолчала.
Навсегда.
3.3
Конечно, теперь я знаю, что волшебного средства вернуть прошлое не существует. (Если не считать снов. Но сны всегда возвращают нас обратно, в настоящее.)
И все же молчание стало моим спасением. Моим «коконом». Моим «щитом». Я никогда и никому об этом не говорила, но молчание помогло мне больше, чем все психологи, которые работали со мной после похищения. И ни одному человеку в мире я бы не позволила пробить этот «щит».
Другим «щитом» стал мамин браслет. После того, как меня выписали из больницы, я (прихватив с собой лопатку и фонарик) пробралась ночью к пруду и откопала шкатулку. До этого момента я все еще не знала, что в ней спрятано, и находка меня потрясла. В шкатулке оказалась гладкая кожаная коробочка изумрудного цвета, отделанная изнутри черным бархатом, а в ней — невероятной красоты браслет: розовые жемчужины чередовались с цветками из сияющих камней. К браслету прилагалась карточка и чек.
Со временем я все внимательно изучила и выяснила, что это украшение — из белого золота с жемчугом и бриллиантами — было куплено в парижском бутике Tiffany & Co за двадцать четыре тысячи евро. Оплачено наличными: ни имени покупателя, ни номера банковской карты. Инкогнито.
Откуда у мамы такой дорогой браслет, так и осталось для меня загадкой. Я знала, что росла она в детском доме. В восемнадцать вышла замуж за моего отца, и они сразу переехали в этот поселок: еще до свадьбы отцу предложили здесь место садовника, а матери — горничной.
Мама родила меня в девятнадцать. За границу родители никогда не выезжали. Жили скромно, хотя и ни в чем не нуждались.
Кто мог купить этот браслет и передать или подарить маме?
Первая мысль, которая приходила в голову: браслет украден у Сафроновых. Но так мог подумать только тот, кто не знал мою маму. Она никогда и ничего не могла украсть! Ей вообще было плевать на драгоценности и деньги.
При той зарплате, которую платил Сафронов, мама могла одеваться модно и стильно, однако всегда покупала только самую простую, удобную и недорогую одежду. Она не носила украшений и не пользовалась косметикой. Отец как-то подарил ей серебряный кулон, но она его так ни разу и не надела.
Поэтому кража отпадает. Да у Сафроновых в особняке (я уверена!) и не было драгоценностей. Его жена никогда сюда не приезжала, а дочь… зачем девочке носить в глуши дорогие украшения?