— Завтра как следует уберите в доме и больше в него не заходите. Приближаться к особняку ближе, чем на сто шагов, вам запрещено до особых указаний. Если, конечно, не хотите потерять работу. Всем все понятно? — строго спросил он и выжидающе посмотрел на нас.
— Конечно-конечно, мы вас поняли, — пропищала елейным голоском мачеха. — Все сделаем, как вы сказали, — уберем в доме и будем держаться от него на положенном расстоянии.
— Вот и отлично.
— А он женат? — внезапно с дуру ляпнула Ада.
— Кто? — нахмурился блондин.
Мне захотелось провалиться от стыда. Засунув руку в карман фартука, я вцепилась ногтями в блокнот. То, что на обложке останутся вмятины, в тот момент волновало меня меньше всего.
— Ну… новый хозяин, — все так же бездумно уточнила Ада.
Теперь даже мачеха поняла, что ее «благородную» дочь понесло не в ту сторону.
— Она имеет в виду… новый владелец… он как — один приедет? Или с семьей? С детьми? Или, может, с друзьями? Сколько комнат готовить? — заискивающе залепетала она, стараясь сгладить последствия во всех смыслах адовой бестактности.
1.5
…Еще ни разу в жизни я не видела мачеху такой жалкой и ничтожной. Когда-то, еще в школе, ее выбрали королевой красоты, но, казалось, она до сих пор считала себя королевой: красила волосы в платиновый цвет, носила вызывающие наряды, с соседями разговаривала через губу, ставя себя гораздо выше их.
Кажется, из-за долгого отсутствия настоящего владельца она настолько вжилась в роль, что стала считать себя здесь полноправной хозяйкой.
Пока я драила полы, чистила унитазы, стирала и гладила белье, мачеха (с неизменным хрустальным фужером в одной руке и своей любимицей — мерзкой чихуахуа Мотей — в другой) расхаживала по особняку и придумывала для меня новые «поручения».
Вырядившись в шелковое белье и смакуя переливающееся рубином коллекционное вино из погребов владельца, она тоном знатока приговаривала: «Бургундское, Мотя, — это наше всё! Хотя тосканское тоже весьма недурно. Как считаешь?»
В ответ Мотя пискляво тявкала и, высунув язык, преданно смотрела на мачеху выпадающими из орбит глазами, а потом поворачивалась в мою сторону и противно рычала, обнажая свои мелкие клыки.
Вообще-то, Мотя — это Матильда. С фантазией у мачехи явно были проблемы, иначе она ни за что не додумалась бы назвать собачку именем одной из дочерей, чем поначалу вызвала в доме немалый переполох.
Когда она на весь дом кричала «Матильда!», то на зов прибегали обе. Тогда мачеха, изобразив удивление, обращалась к одной из них со словами: «Ты-то чего прибежала?! Я не тебя звала».
Когда она делала одной из них замечание «Матильда!», то замирали обе. Тогда мачеха, снова изобразив удивление, обращалась к одной из них со словами: «Ты-то чего застыла?! Я не тебя имела в виду».
Наконец тезкам это надоело, и они перестали сразу прибегать на зов мачехи и как-то реагировать на ее замечания до полного прояснения ситуации. Тогда недовольная мачеха сама находила нужную ей Матильду и негодующе обращалась к ней со словами: «Долго я тебя ждать должна?!» или «Я к тебе обращаюсь или к кому?!».
В итоге на семейном совете под председательством мачехи было решено (на самом деле все за всех уже решила мачеха), что чихуахуа будет официально именоваться Матильдой Второй, а неформально — просто Мотей.
— А меня теперь будут звать Матильдой Первой? Как королеву? — радостно спросила у мачехи Тильда.
— Нет, тебя по-прежнему будут звать просто Матильдой… как принцессу, — холодно ответила ей мачеха и, загадочно усмехнувшись, добавила: — Две королевы для одного королевского дома — это уже слишком.
После этих слов «просто Матильда» обиженно надула губы, завистливо поглядывая на Мотю. Хотя под «королевой» мачеха, разумеется, имела в виду себя и только себя, а не пучеглазую «самозванку» Матильду Вторую…
— Разве в вашем трудовом договоре не указано, что все комнаты в доме должны быть готовы?! Все и всегда. Странно, что мне приходится об этом напоминать, — пока я вспоминала историю появления Моти, блондин отчитывал мачеху. А потом вдруг пристально посмотрел на меня.
К щекам прилила кровь. Я опустила взгляд на ковер, хотя и успела заметить, что глаза у блондина стального цвета — прямо под цвет костюма.
— Простите! Конечно же, мы помним… и всегда… всегда выполняли все свои обязанности по договору, — продолжала благоговейно причитать мачеха.