Это было правдой. Старый владелец не появлялся здесь почти десять лет, но все это время нам исправно перечисляли зарплату — сначала отцу, а потом, когда его не стало, — мачехе. Мы должны были жить в гостевом доме и следить за порядком в особняке. А за садом, цветниками и газонами смотрел садовник, но он был приходящий.
— Диана Листницкая, — торжественно обратился ко мне блондин, отчего я вздрогнула. Я уже целую вечность не слышала, как кто-то обращается ко мне по моему настоящему имени. Но еще более неожиданным оказалось то, что блондин произнес следом: — Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?
Он что — издевается? Сейчас никто так не выражается, это во-первых, а во-вторых, своим вопросом он поставил меня в неловкое положение. Мачеха и сестры мне потом все это припомнят.
Пересилив себя, я оторвала взгляд от ковра и посмотрела на блондина. Он улыбнулся:
— Когда-то я, как, полагаю, и многие люди в нашей стране, с замиранием сердца следил за вашим… — он замялся. — В общем, за вашей судьбой.
Я еще сильнее вцепилась в блокнот и едва не разревелась.
Ну зачем?! Зачем он вспоминает о том кошмаре, ведь я о нем уже почти забыла?!
— Ой. Похоже, я опечалил вас, Диана? — поспешил сказать он, судя по всему, заметив мое беспокойство. — В таком случае, примите мои искренние извинения.
Я почувствовала, как краска с щек перекинулась на уши, а затем — на плечи и шею. Я хотела просто кивнуть в ответ, а вместо этого глупо замотала головой из стороны в сторону.
— Она вам не ответит. Она не… — начала было мачеха.
— Не разговаривает? Я знаю, — резко перебил ее блондин, а затем снова обратился ко мне: — Еще раз прошу простить меня, Диана! Всего вам наилучшего. Разрешите откланяться.
После этих слов он по-театральному откланялся, вышел на улицу, сел в свою серебристую — под цвет его глаз и костюма — машину, и уехал.
Мачеха и сестры, застыв на месте словно соляные столбы, молча смотрели в окно за отъезжающим автомобилем. Но едва машина скрылась из виду, они как ни в чем не бывало ожили.
— Ох, ох, ох! «Примите мои искренние извинения»! — передразнила мачеха блондина и скривилась, будто откусила лимон: — Тьфу!
Наверное, ее дико задело, что блондин попрощался только со мной.
Я подумала, что сейчас мне здорово влетит, однако мачеха меня удивила.
— Впрочем, пусть катится! Мальчики на побегушках меня не интересуют! Теперь у нас есть дела поважнее. Пойдемте, мои дорогие, наверх. А ты, — повернулась она ко мне, — принеси нам кофе и сэндвичи. Да поживее! В комнату Ады.
1.6
Когда я с подносом вошла в комнату, Ада лежала на кровати, задрав ноги. Между лодыжками у нее была зажата розовая бархатная подушка, которую она изо всех сил старалась удержать на весу.
Вообще, вся комната Ады была оформлена в белых, сиреневых и розовых тонах.
Я подошла к бело-розовому пластиковому столику, поставила на него поднос и стала осторожно переставлять чашки с кофе.
Тильда сидела рядом на розовом стуле, а мачеха стояла у окна и смотрела на особняк.
Мне никогда не нравилось это громоздкое здание в американском колониальном стиле, хотя многие были от него в восторге.
…Наш коттеджный поселок появился еще до моего рождения. Когда-то в этих местах располагался конный завод имени Чапаева. Со временем железные кони вытеснили коней из крови и плоти и завод развалился (или его развалили, не суть важно). Но, поскольку место было живописным — река, луга, роща и пруд, да и от столицы недалеко, — землю выкупил известный предприниматель, «владелец заводов, газет, пароходов», Иван Сафронов.
Он и основал на месте бывшего конного завода элитный коттеджный поселок «Заводь». (Хотя некоторые обитатели упорно настаивали на том, что правильно называть его «ЗаводЪ» — в память о бывшем конном заводе.)
Себя господин Сафронов, разумеется, не обидел: в самом лучшем и уединенном месте выстроил белоснежную громадину с четырьмя колоннами на фасаде, двумя лестницами, огибающими парадное крыльцо, и просторной верандой с резной мебелью. Наверное, ему нравилось, сидя по вечерам в кресле-качалке на этой веранде и укрывшись пледом, представлять себя богатым американским плантатором — отцом-основателем нового поселения.
К слову, об «отце». Прозвище у Сафронова было «Папа Римский», а все потому, что его дочь, которую он очень любил, звали Римма. Со временем и весь наш «элитный поселок» прозвали в народе «Ватиканом». (Он и правда был чем-то похож на отдельное государство.)