– Они будто золотом сияют, сокровище среди прочей пищи, – заявил бедный старина Раффлс. – Хотел бы я, чтобы мошенник-доктор видел меня сейчас! У него хватило наглости заставить меня самого записать мой диагноз, и он был настолько похож на тот, что был у друга-охотника, что того на целый вечер покинула его благоприобретенная угрюмость. Мы начинали день с оздоровительного питья у одного и того же проклятого немецкого колодца, и прогуливались до вечернего звонка по одной и той же колоннаде в компании одной и той же упитанной шайки. Это вовсе не шутка, Банни… Тут уж не до шуток. Кругом примочки из грязи и подвявшие продукты, а между тем и этим – жидкая отрава без запаха спиртного – вот какова была моя участь. Ты кривишь губы, Банни? Я же говорил тебе, ты бы такого не вынес; но это был единственный способ сорвать Изумрудный Банк. Так я постоянно хранил себя от подозрений. И все эти неудобства не заботили меня, как могли бы озаботить тебя или моего друга-охотника – а он ведь дошел до того, что раз упал в обморок прямо у доктора, надеясь, что в чувство его будут приводить ложечкой бренди. Но бедолага получил всего лишь глоток портвейна.
– Ну и как – удалось тебе сорвать банк?
– Ну конечно же, да, Банни, – произнес Раффлс вполголоса, глянув на меня так, что этот момент я припоминал еще долго. – Но здесь, естественно, нас подслушают официанты, и остальное я изложу тебе позже. Полагаю, ты понимаешь, что заставило меня вернуться так рано?
– Неужели окончание курса лечения?
– До этого не хватило всего трех дней. Мне пришлось выиграть пари с очень высокими ставками у Лорда Великого Мошенника, чтобы прикрыть свое поспешное отступление. Но, кстати говоря, если бы Тедди Гарланд не вырвал победу для «Синих» в последний момент, я бы все еще торчал в Карлсбаде.
Е. М. Гарланд (Итон и Тринити-колледж) был игроком в крикет, защищавший калитку за Кембридж, одним из многих спортивных талантов, кое-чем обязанных Раффлсу. Они сдружились где-то на отдыхе в деревне, потом встретились в городе, где отец юноши владел домом, и там Раффлс гостил очень часто. Боюсь, я относился немного предубежденно и к отцу, отошедшему от дел пивовару, с которым я едва был знаком, и к сыну, которого раз или два видел в Олбани. Хотя я вполне понимал взаимное притяжение, существовавшее между Раффлсом и этим гораздо более молодым человеком; конечно, тот был всего лишь мальчишка, но, как многие из его школы, он казался обладателем не по годам обширных знаний, и имел вместе с тем ту живость молодого очарования и умильность, которых не перевесить ни знанию, ни опыту. Однако у меня возникло определенное подозрение, что парень имел склонность пускаться во все тяжкие, и что именно Раффлс оказался тем, кто мог вмешаться иногда, чтобы обуздать эскапады юности, и превратил его в то, из чего куются настоящие «Синие». По крайней мере, я знал, что никто не мог бы стать более надежным другом или мудрым советчиком нуждающемуся в этом молодому человеку. Наверное, многие из подопечных Раффлса могли бы подтвердить от всего сердца мои слова, но они не знали его с той стороны, с которой знал его я; и если они заявляют, что именно поэтому столько думают о нем, пусть наберутся терпения – тогда однажды они услышат нечто, что заставит их еще больше призадуматься.
– Я не мог оставить бедного Тедди играть за Лордов без поддержки, – пояснил Раффлс. – Видишь ли, Банни, я научил его паре приемов во время тех матчей, что наши провели в прошлом августе. Я по-отечески забочусь об этом ребенке.
– Должно быть, ты ему много добра сделал, – предположил я, – во всех смыслах.
Раффлс поднял глаза от счета и уточнил, что я имею в виду. Я видел, что он недоволен моим замечанием, но не собирался брать слова назад.
– Ну я так понимаю, ты в чем-то наставил его на истинный путь, если уж тебе интересно мое мнение.
– Я его не спрашивал, Банни, в этом-то и дело! – заявил Раффлс. И, пока я без тени какой-либо задней мысли разглядывал его, он щедро вознаградил официанта.
– В конце концов, – заметил я, пока мы спускались по мраморной лестнице, – ты сам немало рассказал мне об этом пареньке. Однажды, я помню, ты упомянул, что он наделал долгов.
– Да, я именно того и опасался, – просто ответил Раффлс, – и, скажу между нами, я предлагал ему помощь деньгами, пока не уехал. Но Тедди не хотел и слышать об этом, ведь против этого восставал весь его темперамент, а то, как он все это объяснял, было совершенно очаровательно. Так не будем спешить со скоропалительными выводами, Банни, а лучше прогуляемся до Олбани и выпьем.
И мы, получив назад свои пальто и шляпы и выкурив по «Салливану» в большой зале у входа, вышли наружу, причем я чувствовал себя таким же совладельцем клуба, как и Раффлс.