— Не смей.
— Почему же? Я знаю, что тебе это нравится.
Я поджимаю губы, чувствуя, как меня предает собственное тело. Мне не должно нравиться то, что он делает, но мое тело отвечает ему без моего согласия. Кожа покрывается мурашками там, где только что я чувствовала его прикосновения. Я воспламеняюсь. Он наклоняется и развязывает руки.
— Не важно, насколько сильно ты не хочешь признавать этого, но ты знаешь, что между нами что-то есть. Ты чувствуешь то, что не можешь вспомнить.
— Между нами ничего нет! — шиплю я в ответ. Не хочу, чтоб он думал, что я так легко сдамся.
Его губы превращаются в подобие улыбки. И я снова вижу пистолет.
— Поднимайся.
— Ты не развязал вторую руку.
— Сама справишься.
Он машет пистолетом, будто торопится куда-то.
Мне приходится помучиться с веревкой. Нелегко делать это одной рукой, но я справляюсь. На запястьях и щиколотках остаются красные следы, и я чувствую боль. Сердце колотится, когда я становлюсь ногами на ковер. Боюсь, что при первом же моем резком движении он в меня выстрелит. И если я после этого не умру, боль будет адская. Но я лучше бы испытывала это, чем ломку.
Он у двери, удерживает пистолет в моем направлении, пока я иду в ванную. Я знаю, что сейчас не время геройствовать. Кроме этого, я чертовки слаба, и симптомы ломки высасывают из меня все силы. Нельзя быть слабой в присутствии придурка с пистолетом.
Я медленно открываю дверь и захожу. Оборачиваясь, смотрю на него, ожидая разрешения закрыть дверь. Вместо этого он входит за мной, но остается стоять в дверном проеме.
— Теперь можно пописать?
— Да.
— Тогда закрой, пожалуйста, дверь.
— Справишься с открытой дверью.
Я хмурюсь.
— Я не могу делать это под присмотром.
— Значит, возвращайся в кровать.
Я выпускаю воздух из легких, сжимая кулаки. Его бесовская наглая ухмылка так и тянет вмазать ему.
— Только не говори, что боишься, что незнакомец увидит твою киску. Ты выставляешь ее напоказ каждый раз, когда крутишься на шесте в клубе.
— Что? Это не так! Я может и стриптизерша, может даже шлюха, но я не трахаюсь налево и направо, и тем более не показываю киску. Киска остается за переделами.
Его губы дергаются в усмешке.
— Это мы еще посмотрим.
У меня отвисает челюсть, и мне приходится приложить все усилия, что не сорваться и не наброситься на него. Господи, у меня кулаки зудят!
— Ты собираешься писать или нет? — произносит он.
Я оборачиваюсь.
— Хорошо.
Я спускаю трусики и быстро сажусь, перекрывая ему любой вид, но дерзкая улыбка на его лице говорит мне о моем провале. Черт.
Я отворачиваюсь, чтобы не видеть его взгляд и пялюсь на стену. Я не собираюсь терпеть унижение из-за него. Я не позволю ему унижать себя. Как только я собираюсь оторвать бумагу, замечаю, что он отвернулся к стене. Я удивлена. Я думала, он будет смотреть на меня на протяжении всего процесса, что в очередной раз доказало бы, что он — ублюдок. Может, в конце концов, в нем есть толика достоинства.
Хватаю рулон и замечаю на бортике ванны свою трубочку и кокс. Все меркнет. Мозг абсолютно пуст. В нем только одна мысль — новая доза. Мое тело жаждет, и я должна утолить эту жажду.
Я хватаю пакетик, делаю аккуратную дорожку на бедре и втягиваю носом.
Как только он слышит это, он вбегает в ванную.
— Лживая сука! — он выхватывает все из моих рук, направляя пистолет мне в лицо.
— Нет! — я визжу. Мне нужен мой кокаин.
— Ты жалкая! — отвечает он.
Мне плевать на его слова. Я рьяно пытаюсь выхватить пистолет, но не достаю. Я падаю на пол. Трусы остаются на лодыжках.
Комнату заполняет его смех.
— Хочешь это? — он машет пакетиком перед моими глазами. — Как жаль, птенчик. Это теперь мое, — он дергает пистолетом. — Вставай!
Я вожусь с трусиками, возвращая их на законное место, а потом поднимаюсь. В зеркале слева, я вижу, насколько жалко выгляжу. Я привыкла к этому, но его слова по-прежнему жалят. Я не знаю почему. Может из-за того, что он говорит, что знает меня. Как будто есть другая версия меня, но не настолько жалкая.
Но это не важно. Я застряла здесь с человеком, который не может решить, что со мной делать. Умру я или нет, от меня не зависит, но я знаю, что имею какое-то влияние на него. Хотя теперь пользы от этого никакой. Теперь я под кайфом, а значит меня больше не будет волновать, что со мной случится. Пока я чувствую в себе это, мне будет хорошо, даже если я умру.
***
Он затягивает веревку, и я снова намертво привязана к столбикам кровати. Мой мозг сейчас на пути в прекрасную страну, где с облачка на облачко скачут волшебные радужные пони. На моем лице зарождается смешная улыбка. Это, наверное, от всех смешных вещей, которые роятся в моем мозгу. А может, потому что он снова прикасается ко мне.
Веревка крепко вжимается в мои лодыжки и запястья. Он садится возле меня, берет в руки мое лицо и шепчет:
— Ты плохо себя вела.
Я начинаю хохотать.
— Тебе, наверное, кажется это смешным, но ты не подчинилась. Тебе нужно было всего лишь сходить в туалет и все. Кокс не был частью уговора.
— Уговора? — фыркаю я.
— Ты подчиняешься, и я даю тебе то, что тебе нужно.
Мое горло взрывается смехом.
— Мне ничего от тебя не нужно.
Его руки резко напрягаются, губы сжимаются в тонкую линию.
— Твоя жизнь. Ты ведь хочешь ее. Но она моя. И я могу забрать ее в любой момент, — он снова меня отпускает. — Не забывай этого.
— Но ты не сделал этого, — отвечаю я.
Он собирался вставать, но замирает. Его глаз снова встречается с моими. Он просто заглядывает мне в душу. Его рука скользит вверх по моей ноге. Я перестаю дышать.
— Но это не значит, что и не сделаю.
Его пальцы двигаются вверх по бедру и останавливаются возле моего входа. Я сжимаю ноги, но он прижимает ладонь к бедру, не давая мне этого сделать.
— Я подумывал сначала поразвлечься. Думаю, я заслужил.
Мои глаза расширяются в ужасе.
— Ты не посмеешь!
Мои слова заставляют его губы дернуться в усмешке.
— Но я уже начал.
Я чувствую острую боль на своей коже, прежде чем понимаю, что он собирается делать.
Его рука спускается по внутренней части моего бедра, быстро и грубо. Я визжу, но второй рукой он затыкает мне рот.