По правде говоря, еще я хочу нарисовать ее. Потому что она выглядит удивительно красивой.
— Я хочу заставить тебя кончить снова. Хочу услышать, как ты сходишь с ума и заставить тебя рассыпаться на части, — говорю я, пока она тяжело дышит в моих объятиях.
Она проводит пальцами по моему лицу и прижимает свои губы к моим.
— Я хочу все это.
Моргнув, она спускается с вершины блаженства. Ее голубые глаза округляются, словно она удивлена тем, что только что занималась петтингом со мной. Что, на мой взгляд, было чертовски удивительным, но я понятия не имею, что она думает по этому поводу. Я напрягаюсь, ожидая, что Харпер проскользнет обратно в ту броню, которую она так хорошо носит.
Вместо этого она обхватывает руками меня за шею. Ладно, так намного лучше. Затем она говорит:
— Я хочу сказать тебе кое-что.
Глава 18
Я никогда не был большим фанатом этих слов, но пришло время и мне надеть свою защитную броню. Я обнажаю меч юмора и размахиваю им.
— Ты хочешь раздеть меня догола и согрешить со мной?
Она улыбается и кивает:
— Да.
Что ж, я буду придерживаться этой тактики. Раз уж это конкретное оружие, если вы понимаете, что я имею в виду, в полной боевой готовности.
— Отлично. Начни отсюда, — говорю я, указывая на ремень.
Харпер смеется, а затем сжимает мои плечи и понижает голос так, будто собирается раскрыть какой-то секрет:
— А теперь серьезно. Я должна признаться. Как только я узнала ее имя, то сразу же прочла новую книгу Джей Кэмерон.
Вздохнув, я провожу рукой по волосам, не зная, почему мы снова вернулись к этой теме.
— Правда?
В ее глазах пляшут искорки озорного восторга.
— Книга такая восхитительная. Такая возбуждающая. И мне стало любопытно, — продолжает она, и, возможно, я не против того, что она сейчас обсуждает мою бывшую. Нет, если эти книги возбуждают ее больше, чем приводят в бешенство. Черт, может быть, я должен подарить ей одну.
— Что тебя заинтересовало?
Харпер садится прямее на мне так, будто собирается сделать Большое Заявление.
— Я знаю, что это может шокировать тебя, учитывая, что ты видел, как здорово я могу выглядеть с застрявшими в «молнии» волосами и несущей вздор, — говорит она, а затем переходит на шепот. — Но меня никогда не привязывали к холодильнику. И я никогда не делала этого на столе.
— И ты этого хочешь?
— В том-то и дело, — говорит она с волнением. — Я знаю только то, на что мне нравится смотреть. О чем я люблю читать. У меня есть идея, чего бы мне хотелось. Но… — она позволяет своему голосу затихнуть.
— Но что? — спрашиваю я, потому что умираю, как хочу узнать, что произойдет после.
Она вздыхает, сжимает губы вместе и говорит, поглаживая матрац:
— До двадцати лет я была девственницей. У меня был секс только с двумя парнями, и ни один раз с ними не был запоминающимся. Я ни разу не занималась сексом на кухонной стойке, в сушилке или даже в кровати отеля.
Может, дело в темноте ночи, может, в ней, может, просто в том, что лучше секса с женщиной, которую ты хочешь, может быть только разговор о сексе с женщиной, которую ты хочешь. Или, возможно, в том, что она по-настоящему открывается мне. Возможно, поэтому и я открываюсь ей.
— Мне было двадцать, когда я впервые занялся сексом, — поглаживая матрац, говорю я, рассказывая то, чем не делюсь со многими, потому что это личное.
Мгновенно ее глаза округляются.
— Ты серьезно?
— Нет, я вру, — говорю я с сарказмом.
Харпер толкает меня в плечо, тем самым чуть не опрокидывая на кровать.
— Прекрати. Я хочу узнать правду.
— Я был на втором курсе колледжа, когда, наконец, лишился девственности.
— Ты был поздним цветочком, — говорит она, с чем-то вроде удивления в голосе.
— До этого девушки были для меня полной загадкой. Я не знал, как вести себя с ними или что говорить. Похоже на то, как ты себя иногда чувствуешь, — я понимаю, что, может быть, мы с Харпер не такие разные. Я просто преодолел свою неловкость рядом с противоположным полом раньше, чем она.
Она дарит мне милую улыбку.