— Это любовь? — удивляюсь я. — Или это одержимость?
— Одержимость — это то, что ты чувствовал к Нине. Есть ли сходство между ними?
— Нет, черт возьми, — яростно отвечаю я. — Она совсем не похожа на нее.
— Ей нужно время.
Я киваю, но во мне горит огонь, огонь, который горит для нее, и он может быть сильнее моей силы воли.
— Думаю, она закончила с этим мужчиной.
— Не закончила.
Моя челюсть напрягается.
— Ты думаешь, она все еще хочет его?
— Нет, — быстро говорит она. — Думаю, она вышла из этой динамики и не собирается возвращаться. Девушка по-настоящему порвала с ним, но… послушай меня внимательно, Эйдан. В твоей душе есть следы, которые человек оставляет после себя, когда уходит из твоей жизни. Они оставляют следы, которые невозможно стереть. Человеку нужно время. Время почувствовать эти шрамы, иметь возможность провести по ним пальцем, чтобы понять, насколько они глубоки. Шрамы рассказывают историю, которую иногда не могут рассказать губы. Она выздоравливает. Ей нужно время.
— Хорошо, — машинально соглашаюсь я.
— Как и тебе нужно время.
Я усмехаюсь.
— Мне не нужно время, Рут.
— Нужно. Ты тоже еще не исцелился.
Я смотрю на себя в зеркало. Рассматриваю каждую татуировку, которую нанес на свою кожу. Татуировки, которые я даже не помню, были у меня с тех пор, как я погрузился в эти дурацкие гребаные наркотики. Татуировки, которые говорят о моей боли. Даже в своем наркотическом помешательстве я тянулся к самому себе, умоляя изменить это безумие.
Как я мог ощутить вкус всего этого успеха — так чертовски работать ради этого — и сразу после этого потерять себя? Такого рода вопросы терзают меня.
Вскоре я заканчиваю разговор и стою под горячим душем. Пытаюсь заставить свои мысли замолчать, но все порчу, потому что слишком много думаю о том, чтобы трахнуть ту соблазнительницу, которая находится дальше по коридору.
Если бы она подошла ко мне, обнажившись, готовая к прикосновениям, что, черт возьми, я должен был бы делать? Как я должен сопротивляться ей?
— Она бы ощущалась так хорошо, — шепчу я.
Я медленно поглаживаю себя. Дрочу для нее, и это так чертовски приятно, потому что теперь она достижима. Она, блядь, дальше по коридору. В пределах досягаемости.
И она бы ощущалась так чертовски хорошо.
Я стону, кончая и желая, чтобы она была здесь, стояла передо мной на коленях, смотрела на меня своими большими глазами лани, шепча:
— Вы так хороши на вкус, сэр.
Блядь.
Блядь.
Блядь.
Мессенджер
Ана: О боже мой, Айви. Я все еще пытаюсь осмыслить то, что ты сказала по телефону. У меня снесло крышу. Я так счастлива, что ты выбралась из этой ядовитой квартиры, но прямо сейчас чуть не обделываюсь от страха за тебя. Ты живешь с Уэстом, и я так чертовски завидую. Ты уже в его постели?
Айви: Нет, Ана, я не в его постели.
Ана: Прямо сейчас я качаю головой.
Айви: Он спас меня. Чем больше я думаю об этом, тем больше понимаю, что он изо всех сил старался убедиться, что я в безопасности. Он полностью спас меня.
Ана: Потому что он хочет тебя.
Айви: Может быть.
Ана: Нет никаких «может».
Айви: Прошло два дня, а я его даже не видела. Когда я встаю каждое утро, его уже нет. Когда прихожу домой, его еще нет, но я чувствую запах его одеколона в воздухе, когда встаю, так что он, должно быть, возвращается домой очень поздно.
Ана: Он управляет компанией стоимостью газиллион долларов, не так ли?
Айви: Газиллион, лол?
Ана: Он занятой чувак, и-и-и-и он все равно спас тебя со своим плотным графиком. Мои яичники взрываются.
Айви: Он даже не пишет мне. Я так запуталась.
Ана: Может быть он хочет, чтобы ты освоилась.
Айви: Возможно.
Ана: Ты далеко от работы?
Айви: Гастон подвозит меня каждое утро и отвозит обратно.
Ана: Гастон?
Айви: Водитель.
Ана: У тебя есть шофер?
Айви: Он шофер Эйдана.
Ана: ОМГ.
Айви: Это слишком много, не так ли? Я чувствую себя нахлебницей. Должна ли я платить Гастону?
Ана: Не-е-ет, Айви, расслабься. Уверена, Эйдан хочет убедиться, что тебе удобно и ты не волнуешься о дороге.
Айви: Честно говоря, я не против поехать на автобусе.