Ничего подобного этому абсолютно своеобразному представлению персов не имелось ни в каких других мифологиях, и другие народы достаточно неточно ассоциировали маздеистскую Славу с Судьбой: семиты отождествляли ее со своим божеством, именуемым Гад[23], греки нарекли ее именем Тюхе. Различные династии, которые после падения Ахеменидов пожелали возвести свою генеалогию к одному из отпрысков этого древнего царственного рода, естественно, принялись поклоняться этому особому божеству Тюхе, покровительство которого служило и следствием, и подтверждением законности их власти. Можно обнаружить, что Хварно одновременно и по тем же самым причинам почитали цари Каппадокии и Понта и правители Бактрии[24], а Селевкиды, долгое время господствовавшие над Ираном, также считались избранниками Судьбы, посланной верховным божеством[25]. Антинох из Коммагены в посвященной ему надгробной надписи, как кажется, даже отождествлен с этой богиней[26]. Маздеистские представления о монаршей власти распространились, таким образом, в западной Азии одновременно с митраизмом.
Но, как и последний, они «обросли» некоторыми семитскими идеями. Верование в то, что царская корона подается и отнимается предопределением свыше, появляется уже у Ахеменидов[27]. Или, по представлениям халдеев, судьба бывает неизбежно определена вращением звездных сфер, и лучезарная планета, повелевающая своими спутницами, была признана по преимуществу царским светилом[28]. Также и непобедимое Солнце, отождествляемое с Митрой, во времена Александра всеобще почиталось в качестве подателя Хварно, которое обеспечивает победу. Тот монарх, на которого снизошла это божественная милость, возвышался над всеми людьми и почитался подданными наравне с бессмертными богами.
После упразднения азиатских царств то поклонение, которое предназначалось династиям их правителей, было перенесено на римских императоров. Восток тотчас приветствовал в их лице божественных избранников, которым Фортуна царей даровала всевластие. По мере того как сирийские культы и, главным образом, мистерии Митры получали распространение в Риме, древнее маздеистское учение, в некоторой степени окрашенное колоритом семитских верований, находило все больше сторонников в официальных кругах. Мы можем наблюдать, как оно сперва лишь робко заявляет о себе, но затем все более отчетливо утверждается среди религиозных институтов империи и в числе императорских титулов, которым лишь оно одно было способно придать значимость.
Со времен республики в Риме под различными наименованиями почиталась «Фортуна римского народа» [29]. Этот старый национальный культ с ранних пор впитал в себя верования Востока, где не только всякая страна, но и каждый город поклонялся своей божественной судьбе «Тюхе города» (Тихл ттбАЕОос;), которая определялась в момент его основания так же, как и судьба отдельного человека при его рождении. Когда Плутарх говорит о том, что Тюхе покинула ассирийцев и персов, чтобы, пройдя через Египет и Сирию, перенестись на Палатин[30], эта метафора верна еще и в ином смысле, помимо того, в котором он ее употребляет. Точно также императорам, в подражание своим азиатским предшественникам, легко удалось ввести наряду с почитанием этой богини — покровительницы государства, культ поклонения богине, ведавшей их собственной персоной. Фортуна Августа (Fortuna Augusti) появляется на монетах со времени Веспасиана[31], и подданные цезарей, как прежде подданные диадохов, отныне должны были присягать Фортуне правителей[32]. Суеверная преданность этих последних своей покровительнице была столь велика, что по крайней мере во II веке они постоянно имели подле себя, даже во время сна или путешествий, позолоченную статуэтку этой богини, которую они передавали, умирая, своим преемникам, и которой молились под именем «царской Фортуны» (Fortuna regia), что является переводом греческого «Тюхэ царя» (Тиур PaaiAsuq). Практически, когда эта охранительница покидала их, они были обречены на смерть или по крайней мере на невзгоды и бедствия; пока же они хранили ее, им были ведомы лишь успех и процветание[33].
Со времен правления Коммода, на которое выпадает момент триумфа восточных культов и, в частности, митраистских мистерий в Риме, можно заметить, что императоры официально принимают титулы «благочестивый, счастливый, непобедимый» [34], которые с III века уже составляют обычную часть протокола. Эти эпитеты были порождены особенным фатализмом, воспринятым Римом у стран Востока. Монарх «благочестив», поскольку лишь его набожность может сохранить для него оказанное ему покровительство небес; он является счастливым или, скорее, благополучным (*) именно потому, что он отмечен божественным Благом[35],наконец, он непобедим, ибо поражение врагов империи служит самым неопровержимым знаком того, что это охраняющее его Благо все еще сопутствует ему. Законная власть дается не правом наследования или по избранию сената, но богами, и она проявляется в победах[36].