– Да вот, – опечалился Валек, – попалась мне баба – недобитая атеистка, ушлая безбожница. Умаялся я с ней, увещевая Богу молиться, а она никак – все кланяется и дрожит перед портретом Ильича. Видит Бог, все силы приложил, чтобы уразумить безбожную. Но однажды не вынес я непочтительного отношения к Творцу и в сердцах сказал:
"Пока не поверишь в Господа нашего Иисуса Христа, будешь спать на голой раскладушке, пить сырую воду и, как мышь, грызть по ночам сухари".
– Похоже, она так и не уверовала – заключил я.
– Да Бог с ней, – вздохнул Валек. – Не нужна мне неверующая. Еще в Библии сказано: "Да убоится жена мужа своего".
– Правильно делаешь, – восхитился я. – Бог важнее мирского довольства.
– Ну, раз этой безбожницы нет, то повезем елку к нашим – там ей наверняка обрадуются, – почесав пятерней затылок, заявил Валек.
На квартирке-бис мне было поручено украшать елку красными яблоками и мандаринами.
– Ну что, Валек, жена-то сбежала от тебя или еще ютится на дырявой раскладушке? – поинтересовалась Стеклорез.
– Баба с возу – кобыле легче, – равнодушно ответил он.
– Почему не кормил жену? – возмутилась она.
– Коль не верит в Бога, так пусть кесарь ее и кормит, – назидательно изрек он.
– Ну и изверг ты, при чем тут Бог?
– Я даю деньги только идущим ко Христу, – грозно ответил Валек.
– Пожалел бы жену.
– Не всякая жалость ведет к добру. Не помогаю женщинам, не радеющим о спасении души, пусть кесарь о них заботится.
– На новогоднюю ночь должны объявиться все наши ученички, – перебил Мещер. – Я вот думаю: а не проверить ли их на вшивость еще разок?
– Да, небось зажрались и позабыли о Боге, – глубокомысленно произнес Валек. – Надо с каждого особым образом снять мирскую плесень и проверить на верность нашему ордену.
– Мужчин будем проверять на страх смерти, а женщин – на послушание, – добавил Мещер, сверкнув красными глазами.
Квартирка постепенно заполнялась народом. Когда пробило десять часов вечера, Мещер схватил большой кухонный нож и, слегка помахивая им, стал обходить собравшихся учеников. Тех, в чьих глазах начинал метаться страх, он вытаскивал за грудки на середину кухни и подносил нож к горлу.
– Ну что, не страшно ли тебе ради Христа пожертвовать своей жалкой никчемной жизнью?
Если лицо ученика бледнело и тело обмякало, то Мещер немедленно указывал ему на дверь, а если лицо краснело и мышцы невольно напрягались, то он произносил:
– Этот пусть остается – его сердце не дрогнет в смертный
час.
Удалив трех неверных, он устремил взгляд на учениц.
– Кому не слабо раздеться наголо за веру и исполнить любое желание основного? – воскликнул он, обведя алчными глазами затихших учениц.
– Мне, – гордо заявила дама очень солидного возраста и вышла на середину круга.
– И ты туда же, – сплюнул Валек.
– Да я могу утереть нос любой соплячке, – возмутилась она, но Мещер не стал ее слушать.
– А ну-ка ты, Нори, выйди на середину, – вкрадчиво произнес он и поманил пальцем симпатичную девушку с тонкой талией и красивыми миндалевидными тазами, которой, наверное, едва исполнилось восемнадцать лет.
К моему удивлению она, надменно окинув взглядом окружающих, вышла на середину кухни и легким движением сбросила белую шелковую кофточку Перед моими тазами предстала высокая девичья грудь, излучающая тонкую эротическую атмосферу, словно алая роза.
– Тебе что-нибудь еще надо? – спросила она, вызывающе глядя в глаза Мещеру.
– Это точно наша, – воскликнул восхищенный Валек. – Ты ее сейчас не тронь, я с ней сам разберусь.
– Если ты сейчас же не прекратишь издеваться над женщинами, – заявила вдруг Стеклорез, – то я тебя в один миг вышвырну из своей квартиры, старый пакостник.
– Ну ладно, женщина, мы ведь чуть-чуть пошутили, – пряча недовольство, лицемерно заявил Мещер. – Прошедшие испытание остаются на новогоднюю ночь гулять и веселиться в орденском пространстве, – продолжил он, – остальных прошу удалиться.
После набата кремлевских курантов Валек величественно встал во весь огромный рост и заявил:
– Настоящие мужчины должны раздеться до пояса и сесть на кухне вокруг стола, чтобы по-орденски войти в следующий год. А лучшие женщины будут приносить водку и вовремя ставить закуску. Остальные пусть веселятся в комнатах, не мешая ходу основной мистерии.
Когда приказ был исполнен, Валек посмотрел мне в глаза и произнес:
– А ты как мой ординарец следи за тем, чтобы в стаканах всегда была водка, и учись правильному ритуалу у настоящих мужчин.
Они громко чокнулись полными стаканами и опрокинули их в разгоряченные глотки. Мещер со всего размаха хлопнул кулаком по столу и, прокричав:
– А теперь все повторяют за нами! – стал ожесточенно разгрызать стакан на части, разжевывая и проглатывая осколки.
Валек последовал за ним. Я с восхищением и ужасом наблюдал за ними, непрестанно подливая водку, которой они запивали осколки разжеванного стекла. По их подбородкам из порезанных десен стекали струйки крови. Валек, взглянув мне в глаза, произнес:
– Мой ординарец должен уметь делать все, что делаю я. А ну-ка, налейте ему стакан водки – пусть он сначала выпьет, а потом съест стакан.
Услужливые ученики, ухмыляясь, подали полный стакан. Я, зажмурив глаза, выпил одним духом. Перед моими глазами поплыли улыбающиеся физиономии, а над самым ухом раздался холодный голос Мещера:
– А теперь посмотрим, настоящий он ученик Джи или липовый. Ну, что уставился на стакан? Закусывай им, и чтобы с наслаждением.
Я ожесточенно стиснул стекло зубами. Один зуб треснул, и я взвыл от боли.
– Слабак, – презрительно хмыкнул Мещер. – Ни на что не годное существо, я таких не беру на воспитание.
– Не годишься в капитаны, а звание ординарца еще должен доказать, – пробасил Валек. – Ив наказание за несоответствие своему месту ты должен съесть до утра всю новогоднюю елку.
– А если останется хоть одна веточка, то выбросим тебя в окошко, – ухмыльнулся злорадно Мещер.
– А ты не лезь не в свое дело, – повысил голос Валек. – Это мой человек, что хочу, то и творю.
Я пододвинулся к разукрашенной мандаринами елке и стал осторожно жевать длинную колючую ветку, надеясь, что до утра Мещер не доживет и не приведет в исполнение свою угрозу. Я старательно жевал елку и закусывал яблоками и мандаринами, если они попадались на пути.
– Распятый Христос взял раскаявшегося разбойника на небеса, а другого забрали в ад. Так что ты смотри, твори разное, но успей перед смертью раскаяться, – учил Мещер.
Я ел елку, ветку за веткой, в ожидании, что два главных разбойника помрут от проглоченных стекол и, раскаявшись, попадут на небо. Но они оказались более чем живучи: стекло не брало их стальные желудки. Они бурно обсуждали дела ордена, а ученички подливали водку в стаканы, настороженно наблюдая за происходящим. Вдруг Валек отодвинул в сторону бутылку и сурово произнес:
– Ты это брось, браток, я здесь за главного, меня Боря Кладбищенский назначил следить за порядком.
– Да как ты смеешь со мной так нагло распускаться? – возмутился Мещер, замахнувшись ножом на оторопевшего Валька.
– Ты что, забыл, как я подобрал тебя на лесоповале, в тайге, забыл, как ты землю грыз, клянясь в верности? Ты всего-навсего мой ученик, выполняющий приказы. Ты чего это тут расселся, бурдюк со щами, я увольняю тебя с офицеров, будешь шестеркой
– Ванькой Жуковым. А ну-ка, хватай швабру и начинай драить палубу.
– Да ты, браток, совсем перегнул, – вскипел Валек и, вырвав нож у Мещера, схватил его громадной рукой за глотку и легко поднял над столом.
– Если ты посмеешь меня задушить, то тебе никогда не попасть в Царство Небесное, – заорал из последних сил трепыхающийся Мещер.
– А ты не волнуйся за меня, братушка: я перед смертью аккуратно покаюсь, – осклабился Валек.
С этими словами он положил Мещера на пол и приставил