Впрочем, его загадочное исчезновение вскоре перестало кого бы то ни было волновать и наводить на ужасные размышления. С закопченных фабричных окраин в Смольный пожаловал ужас иной, который без долгих затей выкинул из пансиона всю благородную публику.
Ленин и Печник
О революции 1917 года известно достаточно много. Но исследования историков продолжаются, в научный оборот вводят новые документы, ранее недоступные ученым. Одним из таких документов из закрытых фондов Истпарта является стенографическая запись воспоминаний старого большевика Алексея Гудкова, имеющая непосредственное отношение к нашей теме:
«В октябре под штаб революции заняли Смольный. Мне, как помощнику коменданта, приходилось в этот период отлавливать шпиков и прочий подозрительный элемент. Однажды смотрим, сомнительный субчик крутится рядом со Смольным.
— Эй, ходи сюда. Кто таков? — говорим.
— Потомственный пролетарий, — отвечает. — Разве не видно?
Спасибо товарищ Бутылкин, рабочий с Нарвской заставы, оказался бдительным малым.
— Врешь, шкура! — как закричит. — Я его знаю, это — сын фабриканта Печника, кровососа рабочего класса!
Взяли субчика в оборот, обыскали. Нашли браунинг и удостоверение на имя Рудольфа Печника, вольноопределяющегося 2-го ударного батальона Павловского ея императорского величества юнкерского училища.
Ведем арестованного по штабу, а он кроет нас последними словами.
— Хамы! — орет. — Быдло чумазое!
Навстречу комендант Павел Мальков. Подошел, спрашивает:
— Который тут пролетариев оскорбляет, этот? — выхватил маузер и в лоб арестованному — ба-бах!
На выстрел народ сбежался, целая толпа. Из кабинета Владимир Ильич вышел.
— В чем дело, товарищи? — спрашивает.
Мальков растерялся, давай что-то мямлить.
— Четче. Короче и четче, — требует Владимир Ильич.
Павел с духом собрался и доложил, мол, исходя из революционной целесообразности ликвидировал вредного паразита.
— И поступили, товарищ Мальков, архиразумно. И впредь руководствуйтесь в поступках революционной целесообразностью, не ошибетесь, — Ленин ему говорит.
А время — вперед! Невпроворот великих планов и дел. Только начали мы замечать, что дорогой наш Ильич стал каким-то подавленным и пугливым, но в чем причина, никак не поймем.
И вот однажды ночью идем с комендантом по Смольному, посты проверяем. Вдруг из ленинской комнаты слышим протяжный, испуганный крик, затем оттуда выскакивает Владимир Ильич да как припустит по коридору, только его и видели!
Мы — оружие на изготовку и в кабинет. А там такая картина: из полумрака дальнего угла проступает бледное человеческое лицо. Глаза остекленелые, губы подернуты трупной синевой, а из пробитого лба медленными сгустками вытекает темная кровь. Мгновение — и в углу пусто, лишь в кабинете стоит запах могильного тлена. Но все же мы успели узнать в том кошмарном лице недавно застреленного Рудольфа Печника!
Вот какой оказалась причина странной боязни Владимира Ильича, к которому повадился по ночам приходить с того света мертвец. И главное, как в таком случае поступать, никто из партийцев не знает. Ситуация! А тут еще председатель Центробалта Дыбенко на Павла буром попер:
— Баклан ты, а не революционный буревестник, если не способен на вверенной тебе территории буржуйскую мертвечину к ногтю прижать!
Страшно обиделся Павел Мальков на такие слова. Собрал митинг и поклялся на нем того проклятого мертвяка, шкуру кадетскую, шарахнуть так, чтобы от него одна смола осталась. Для чего повесил себе на пояс пять бомб с усиленным зарядом. И, будьте уверены, шарахнул бы, но не успел. ЦК партии, ограждая Ильича от жутких визитов ночного гостя, принял решение о срочном переезде советского правительства из Петрограда в Москву.
По первости, помню, когда случалось мне рассказывать об этом диком кошмаре, то товарищи называли меня не иначе как „контрой“ и даже пару раз сильно избили. Они считали, что подобный факт из биографии Ильича выдуман мною в злых целях и что подобное — вообще невозможно. Поэтому сейчас, выступая перед аудиторией, я выбираю подходящий момент, пока партийцы еще не успели возмутиться и драться не бросились, и крою убедительным аргументом.