— Это ведь один из ваших собратьев по оккультизму, не так ли? — не без хитрости подсказал Борегард.
— Маунтмейн хочет вернуть вещи, — сказал Машен. — Старые вещи. Вещи, которые лучше было бы оставить потустороннему миру.
— Это он охотится за «Семью Звездами»? — спросил Карнаки. Борегард позабыл, что у этого маленького человечка — природное чутье детектива. — Камень и Маунтмейн вместе — это было бы ужасным сочетанием.
Во время поездки в кебе он отвлекся на размышления о казнях египетских. Во-первых, воды Нила превратились в кровь. Во-вторых, полчища лягушек. В-третьих, пыль обернулась тучами мошкары. В-четвертых, нашествие мух. В-пятых, мор скота. В-шестых, эпидемия фурункулеза. В-седьмых, молнии и град побили урожай зерна и домашнюю живность. В-восьмых, саранча. В-девятых, тьма, накрывшая землю на три дня. И в-десятых, смерть всех первенцев в стране.
В Исходе эта история объясняется как-то странно. Все это из-за Бога и фараона. Создается такое впечатление, что Господь насылает на Египет казни, но при этом поощряет фараона игнорировать их, «ожесточив его сердце» против того, чтобы дать свободу израильским племенам. Борегард знавал в Индии чиновников, которые вели себя так же, одновременно вводя ужасающие наказания и поощряя преступников не обращать на это внимания, в качестве оправдания тому, что наказания продолжаются.
В целом это было не то поведение, которого можно ожидать от приличного Бога. От кого-нибудь из жутких и таинственных древних Маунтмейнов — возможно.
Карнаки, кажется, предполагал, что израильтяне на самом деле тут ни при чем. Все дело в казнях.
Результатом всех десяти должно было стать величайшее опустошение. После случившегося, когда не осталось ни зерна, ни скота, а большинство людей сошли с ума от болезни или утрат, хаос продолжался бы на протяжении жизни нескольких поколений.
Будь Борегард фараоном, он испытывал бы законное возмущение несоразмерностью наложенного наказания.
Он вышел из кеба на Кавендиш-сквер.
Кейт прикатила на велосипеде. На ней были бриджи и твидовая кепка. Он предпочел не спрашивать ее, не замаскировалась ли она под мальчишку.
Они пошли по Уимпоул-стрит.
— Как ты думаешь, где Маунтмейн держит камень? — спросила она.
— Я не надеюсь найти его. Просто хочу прощупать почву. Потом Лестрейд со своими крепкими молодцами смогут обшарить особняк и вернуть украденное.
— Плохой из тебя взломщик.
— Хотелось бы верить, Кейт.
— Это здесь? Выглядит не так уж зловеще.
Дом Маунтмейна стоял темный. Борегард не заблуждался насчет того, что, следовательно, дом либо пуст, либо в нем все спят. У него сложилось впечатление, что Ирландский Маг многие свои дела творил подальше от окон. В комнате, где умер Бэкон, окон не было вовсе.
— Ты предпочитаешь для своего незаконного вторжения окна первого или второго этажа, Чарльз?
— Ни то ни другое. Я надеюсь попасть внутрь через подвал.
Перед домом была установлена металлическая ограда с заостренными вверху прутьями. Ступени к парадной двери поднимались над рядом окон, расположенных на уровне земли. Он предполагал, что они ведут в кухню или в винный погреб.
— А ты заметил изображение над аркой двери?
Борегард поднял глаза. В камень было вделано нечто, напоминающее блестящие шляпки гвоздей.
— Большая Медведица.
Блестящие точки выстроились в виде созвездия. Он взглянул в ясное небо. Несмотря на теплый свет газовых ламп, в небесах сверкали звезды.
— Все это ведет к Большой Медведице, сказала Кейт, — К звездам.
— Я пошел. Запомни, если что, свисти. Если я не вернусь, сообщи Лестрейду.
— И клубу «Диоген»?
Ему было неловко слышать это название из ее уст.
— И ему тоже.
— И еще одно, — настойчиво сказала она.
Он посмотрел на нее. Она поцеловала его, поднявшись на цыпочки, чтобы чмокнуть его в губы.
— На счастье, — пояснила она.
Он ощутил горячую нежность к Кейт Рид. Добрая душа. Он сжал ее плечо, быстро пересек улицу и ловко перескочил через решетку.
Первое окно, которое он попробовал, было заперто. Он вытащил перочинный нож и выковырял им древнюю замазку. Оконное стекло вынулось целиком, и он отставил его в сторону. Черная штора внутри заколыхалась под порывами ночного ветерка.
Он проскользнул за штору, коснувшись резиновыми подошвами вымощенного плитами пола примерно в шести футах ниже окна. Под ногами у него хрустнуло стекло.
В комнате было темно. Он стоял недвижно, как статуя, прислушиваясь к хрусту, оглушительному, будто орудийный залп. Его дыхание было ровным, сердце билось размеренно. Он привык к ночным похождениям такого рода, но это не повод для самонадеянности.