— Во время последней войны вам был разрешен доступ только к катренам, важным на тот короткий момент. Эдвин Уинтроп многое утаил от вас, но многое осталось скрытым и от него. Его конечная роль во всем этом, к примеру. И ваша.
Он завоевывает ее внимание.
Одним прикосновением он делает стекло прозрачным. Внезапно становятся видны пожары. Даже глаза сражающихся чудовищ теперь горят, будто неоновые рекламы.
Луна в небе кроваво-красная. И не хватает Большой Медведицы.
— Это неправильно, — говорит Лич. — Что бы вы ни думали о покинутом вами мире, подобная альтернатива неприемлема.
Она должна согласиться.
— Старый мир, точно такой, как прежде, можно выкупить.
— Вернуть?
— Нет, выкупить.Экономика повсюду. Все можно вернуть, согласно Нострадамусу, если семь жизней будут отданы дважды. Семеро мертвых возвратятся на Землю и умрут снова. Вы первая, и благодаря вам будут собраны остальные шесть. Это смерть после смерти.
— Меня это не пугает.
Все спрашивают ее, на что это было похоже. Она не может объяснить.
— Я завидую вам, Женевьева. Вам ведомы вещи, которых я никогда не узнаю. Я должен довольствоваться чем-то другим.
— Значит, когда все закончится, вы будете править в аду?
— Насчет этого Нострадамус, как ни печально, умалчивает.
— Разве это не самый подходящий выход?
— Несомненно.
В самом сердце Пирамиды ее проводят внутрь модели Солнечной системы, одного из знаменитых магических приспособлений Лича. Шар из взаимосвязанных латунных, медных и стальных неполных сфер, подвешенных наподобие гигантского гироскопа, является схематическим изображением Солнечной системы. Это впечатляющий образчик часового механизма, но у него есть одна тонкость.
Лич предложил украсить процесс ритуалом и заклинаниями. Кровавыми жертвами, если нужно. Но ей предписано войти туда, снова отправиться в ту сферу, откуда он вызвал ее, добраться до своих товарищей. Если они вернутся в этот мир, то будут Семерыми, которые одни — согласно Безумному Мишелю — способны остановить казни, насылаемые «Семью Звездами».
Она не сказала Личу, что, по ее подсчетам, там всего Шесть Самураев. В конце концов, Нострадамус — теперь она сожалела, что не навестила его лично в свои полные жизненных сил сто пятьдесят и не свернула ему шею, — часто бывал прав лишь приблизительно.
В частности, в прорицании говорится, что она одна останется в живых после грядущей дуэли Семи Звезд. Она уже дважды умерла — считая свое превращение из человека в вампира, — и поэтому единственная из их веселой компании уже внесла свою лепту и будет жить дальше, чтобы увидеть, во что превратит мир Лич, и, если она не ошибается, сделать все возможное, чтобы мир этот не стал столь ужасным, каким мог бы быть.
Ее тревожит Седьмой из их Круга. Может ли его или ее отсутствие сделать недействительным весь катрен?
Будь прокляты все туманные предсказания и самодовольные провидцы. Кассандра не получила и половины тех пинков, которых заслуживала.
Она становится Солнцем, занимая место в центре модели Солнечной системы.
— Я постараюсь сиять, — объявляет она.
Лича здесь нет, хотя она знает, что он должен наблюдать за ней откуда-то. Он — существо скрытное, выглядывающее из тьмы, великий домосед. Специалисты магии, скульптурные молодые женщины, представляющиеся ей прислужницами-демонами, берутся за рычаги. И Джером, еще один лишний элемент в этой лязгающей магической машине. Если все это и делается ради кого-то, то ради него. В знак почтения к его матушке.
Она захлопывает крышку.
Машина вращается.
Ее пятеро товарищей ждут ее. Им ее не хватало. Она — путь. Благодаря ей они могут перемещаться. Новые ощущения. Обрывки потерянных жизней. Что-то ей знакомо, что-то неизвестно. Как один, они исчезают в реальности.
Модель Солнечной системы завершает свой цикл.
Она выходит из хитроумной штуки, в мозгу теснятся остатки воспоминаний. Ощущения более острые, чем случайная, как правило, мысленная связь с теми из живых, у кого она брала кровь. Как если бы у нее с незнакомцами была одна голова на всех.
— Она одна, — говорит женщина. — Это конец. Мы проиграли.
— Нет, — возражает Джером. — Еще нет.
Джером помогает ей подняться. Он смотрит ей в глаза.
Теперь наконец Круг замыкается.
Красная жажда накрывает ее, словно яростная волна. Ее клыки торчат, будто костяные ножи. Чужаки у нее в голове подливают масла в огонь.
— Лич сказал, что кровавая жертва завершит Круг, — шепчет Джером, с треском разрывая на себе ворот. — Бери меня.
Ее инстинкты, хищные, как у ящера, сметают все наложенные цивилизацией ограничения. В таком состоянии у нее нет совести, нет личности, нет сомнений. Есть только красная жажда. Она — кровавая наркоманка, худшая из всех разновидностей вампиров.
Ее челюсти мгновенно смыкаются на горле Джерома. Она вгрызается в его яремную вену, разрывая кожу и мясо, и сосет хлынувшую потоком кровь.
Она чувствует под своей рукой удары его сердца.
Его кровь вливается в нее, а с нею и многое другое. Его разум тоже целиком растворяется в ней, тесня разумы остальных. Клочья жилистого мяса застревают у нее в горле. Она сглатывает их и сосет дальше.
Это Женевьева-Чудовище.
Она отчаянно сосет, до тех пор пока сердце его не затихает, а ее живот не раздувается от крови.
Она не может поглотить всего, что взяла у него. Рот ее полон, щеки раздуты.
Такое уже случалось прежде, трижды за шесть сотен лет. Это самая постыдная из ее тайн, невольные жертвы, принесенные ею, чтобы обеспечить свое дальнейшее существование. Она говорит себе, что когда тебя охватывает красная жажда, противиться ей невозможно, но это все слова. В глубине души она убеждена, что может приказать себе не убивать. Но, имея возможность выбора, не делает этого. Она позволяет ящеру в себе взять верх.
Не важно, добровольно принес себя в жертву Джером или нет, она снова совершила грех. Утратила частицу себя. Слишком поздно дарить ему Темный Поцелуй, возвращать его к жизни в облике вампира. Он всего лишь мертвое, досуха высосанное мясо.
Демоны-прислужницы повергнуты в ужас, они жмутся в сторонке, боясь, что она набросится на них. Чужаки в ее черепе, отведавшие крови, набирают силу. Они разговаривают с ней, как те голоса, что донимали Жанну Д'Арк.
— Скоро, скоро, скоро, — шепчут они.
Четверо мужчин, одна женщина.
Нет. Пятеро мужчин, одна женщина.
Они — Семеро. Как было предсказано.
Она отяжелела, готова лопнуть, живот ее раздулся, шея растянулась, как у змеи.
Вкус крови на языке приводит ее в экстаз.
У ее ног лежат одежды Джерома. Он исчез из них. Лишившись крови и души, плоть растворилась без следа. Всем своим существом он теперь в ней.
— Пора! — кричат они в один голос.
Она открывает рот, и облако красной жидкости извергается из нее, пролившись дождем.
Шесть фигур возникают в облаке кровавой эктоплазмы. Первая — тощий смуглый мужчина с зияющей в груди раной. На нем древние одежды и головной убор древнеегипетского царедворца. Это, понимает Женевьева, Пай-нет'ем, хранивший Камень Семи Звезд на протяжении трех тысяч лет.
Потом появляется красивый мужчина, весь в черном. Костюм его по покрою — елизаветинских времен, но остроконечные усики — в стиле 1920-х годов. В одной руке у него пластмассовый череп, в другой — рапира.
— Век расшатался, — провозглашает Джон Бэрримор. — И скверней всего, что я рожден восстановить его!
Следующий — Эдвин.
Он предстает таким, каким был задолго до того, как она познакомилась с ним, в грязной офицерской форме, молодой и измученный, в ушах звенит от артобстрелов.
— Я погиб, — говорит он. — В окопах. Все остальное происходило только в моем мозгу. Нет. Женевьева. Вы были частью его. Мира после войны.
Она берет его за руку, чувствует, как он успокаивается.