Чудовище снова взревело. Его огромные лапы взметнулись вверх, как стрелы гигантского подъемного крана. Танстоун увидел мертвенно-бледные когти.
— Ну, давай же иди, — сказал Танстоун. И голос его звучал спокойно и уверенно. — Подойди, и сам увидишь, что можешь ты, а что могу я.
Существо надвигалось на Танстоуна, разбрызгивая тину. Танстоун в последний момент отскочил в сторону и вонзил клинок в тело чудовища. На этот раз оно завизжало так истошно, что у Танстоуна заложило уши. Существо резко повернулось к нему, и Танстоун снова направил на него луч фонаря.
— Поранил тебя, не так ли? — воскликнул отважный борец с нечистью. — И это только начало. Давай иди сюда. Вдруг мне не удастся увернуться!
Существо стремительно кинулось к нему. Танстоун не шелохнулся. И когда оно уже почти нависло над ним, Танстоун, как опытный фехтовальщик, сделал резкий выпад.
Удар пришелся в то место, где по идее должна была быть грудь чудовища. Лезвие вошло в тело, как нож в масло. Клинок вонзился по рукоятку, и темная жидкость заструилась по лезвию. Танстоун почувствовал гнилостный запах, как из древнего захоронения.
Раздался еще один душераздирающий вопль. Заросшее тиной тело чуть не погребло под собой Танстоуна. Затем оно вдруг резко качнулось и рухнуло наземь. И пока чудовище падало, Танстоун поставил точку в их споре, вонзив клинок в тело врага. Он стоял над поверженным противником и в свете фонаря следил за его агонией.
— Ну что, на этом закончим? — спросил Танстоун. — Наверное, нет. А вот теперь уж точно закончим.
Он поднял клинок и обрушил его на то место, где должна была быть шея чудовища. Голова-ком запрыгала но кочкам, откатившись на несколько метров. Тело вяло дернулось и застыло.
— Sic pereant inimici tui, Domine, — нараспев произнес Танстоун, как священник, отпевающий покойника.
Он стоял наготове и наблюдал. Никакого движения. Он подошел к тому месту, куда откатилась голова. Она тоже лежала недвижно, как ком грязи.
Еще секунда, и он повернулся и направился к дому, освещая себе путь фонарем. На негнущихся ногах он поднялся на крыльцо. Сунул фонарь в карман и вошел внутрь.
Билл и Прю Брейси стояли обнявшись, с расширенными от ужаса глазами.
— Все кончено, — успокоил их Танстоун и устало опустился на диван. Достал носовой платок и вытер серебряное лезвие. Жидкость на нем была густая и вязкая, совсем как кровь, но не красная, а зеленая. — Когда старый мистер Ритсон сказал, что Мэрроуби предупредил насчет близких, я понял, в чем дело, — сказал он.
— Б-близких? — заикаясь, переспросила Прю.
— Колдун заключает сделку с силами зла, — сказал Танстоун, — и от сил зла он получает близкую, то есть родственную, душу. Мэрроуби покаялся и умер в раскаянии, но его родственная душа осталась здесь. Покинутая хозяином, она спряталась, но затаила желание творить зло. И я положил этому конец.
— И что же это было? — удивился Билл Брейси.
— Невозможно описать. Давайте-ка завтра прямо с утра возьмем лопаты и закопаем его. Конечно, выглядит оно не лучшим образом, но больше уж точно не будет творить зла. Я произнесу над его могилой нужные слова, и на этом все будет закончено.
Танстоун улыбнулся, глядя на остолбеневшую Прю:
— Дорогуша, нельзя ли разжечь камин. Я хочу сжечь этот грязный носовой платок. — И, продолжая улыбаться, борец с нечистью спрятал блестящий клинок в трость.
Брайан Ламли Часы де Мариньи
Титус Кроу, высокий и широкоплечий, в молодости, вероятно, был весьма недурен собой. Теперь его волосы уже тронуты сединой, а глаза, все еще яркие и проницательные, — это глаза человека, который многие годы посвятил исследованию нехоженых троп загадочных и темных учений.
Во время Второй мировой войны Кроу, тогда еще совсем молодой человек, служил в Военном министерстве в Лондоне. Он занимался взломом нацистских шифров и анализом оккультных пристрастий Гитлера, а также нейтрализацией тех темных сил, которые фюрер пытался привлечь на свою сторону в борьбе за мировое господство.
После окончания войны Кроу боролся с дьявольскими силачи где только возможно и используя любые подручные средства. Он стал всемирно известным специалистом по магии, особенно по так называемым "черным книгам" различных чародеев и колдунов с их сомнительным искусством. Он также был экспертом по археологии, палеонтологии, криптографии и истории древних миров.
Кроу прекрасно разбирается в сюрреалистических или авангардных произведениях искусства, но особое внимание уделяет творчеству Обри Бердслея, Чандлера Дэвиса, Иеронимуса Босха, Ричарда Антона Пикмана. А еще его интересуют мифы о сотворении мира. Одним словом, он — дока в антропологии.