Она почувствовала на своих волосах липкие и совсем неромантичные ошметки крови и осторожно сняла их ногтями, вытерев о стену.
— Я должен беречь себя, — пробормотал актер. — Все остальное не важно.
Бэрримор испытывал просто-таки невероятное облегчение. Она поняла, что он боялся за своего долгожданного Гамлета.
— Благословляю вас, дитя, — сказал он. — За милосердную весть. Невозможно играть Принца с нашлепкой из пластыря посреди лица. Лишиться его ради этой дешевки было бы просто невыносимо.
Все актеры немного чудаки.
Паркер объявил конец "ночной натуры". Пока нос Бэрримора не придет в норму, смысла продолжать не было. Помощник весело подсчитывал, во что обойдется эта задержка.
— Я хочу, чтобы завтра ночью ты измордовал этого окаянного австрийца до полусмерти! — потребовал Паркер.
— Даю слово, — ответил Бэрримор, уже значительно бодрее.
Оборудование демонтировали, и компания заторопилась наверх.
Эдвин тронул ее за локоть и отступил в тень, увлекая ее за собой.
— Что-то здесь не так. — Он был натянут как струна.
Она кивнула. Он был прав. Она тоже это чувствовала.
Осветительные лампы погасли, оставив после себя глубокий мрак и яркие круги перед глазами. Но тут был и иной свет — красноватое сияние, почти инфернальное.
Не серой ли здесь повеяло?
Оборудование и люди набились в клеть лифта, бывшего самым простым способом выбраться наверх.
Сияние исходило из-за головы с острова Пасхи. По лицу головы двигалась тень, словно богомол величиной с человека прилип к острому носу.
— Смотри, Котенок. Видишь, за статую уходит туннель. Наверно, его укрепили и использовали как дополнительное хранилище.
Тень отделилась от носа, скользнула вокруг головы, на миг заслонив кровавый свет, и скрылась в туннеле.
— Это был человек, — сказал Эдвин.
— Думаешь? — неуверенно отважилась уточнить она.
Было нечто странное в том, как эта тень двигалась.
— Пошли, Котенок.
Эдвин уже двинулся вслед за тенью. Поколебавшись всего мгновение, она последовала за ним. Он вытащил из-под пальто револьвер. Это был уже не отдых.
Жаль, что она оделась не для работы.
Киношный народ суматошно разбегался. Остались немногие, и они были по уши заняты своим делом, не замечая ничего вокруг. Эдвин помедлил у края платформы и взглянул на голову с острова Пасхи.
— Интересно, как ее затащили сюда? — задумчиво сказал он.
Казалось, лицо скалится на него.
Эдвин шел впереди, карабкаясь вокруг головы, цепляясь за отвисшие мочки ушей, и спрыгнул на засыпанный гарью пол туннеля. Она следовала за ним, страшась за состояние своих шелковых чулок и белых туфель-лодочек.
В туннеле сияние было ярче. Красная лампа, очевидно, находилась где-то за рядом ветхих ящиков. И еще гам было намного холоднее. Она задрожала.
Эти ящики валялись здесь без всякого порядка. Какие-то из них были разбиты, и из них на дно туннеля высыпалась солома. Некоторые повреждения выглядели совсем свежими.
Внимание Эдвина привлек открытый ящик. Возле него валялись солома и африканские маски, словно их выбросили оттуда, чтобы освободить место для нового сокровища. Он зажег спичку и охнул. Она подошла ближе, чтобы взглянуть.
В ящик был втиснут человек, пожилой, раздетый догола и без сознания. Она проверила его дыхание и пульс. Эдвин опустил спичку пониже, чтобы свет упал на лицо мужчины. Это был фон Зейффертиц, с ожогом от хлороформа вокруг носа и рта.
— Он лежит здесь уже некоторое время, — сказала она.
— Тогда кто играл Профессора?
Она содрогнулась, но не от холода.
— Эй, — громыхнул знакомый голос, — кто тут? Что здесь происходит?
Это был не кто иной, как Джон Бэрримор.
— Это же мисс Кей, верно? Ангел назального милосердия. А вы тот счастливчик, что везде шатается вместе с ней.
— Эдвин Уинтроп, — представился Эдвин.
— Вы что, ускользнули сюда, чтобы… мм… поминдальничать?
Эдвин слишком поздно погасил спичку. Бэрримор увидел Зейффертица в ящике.
— Боже милостивый, тело!
Эдвин хмуро зажег другую спичку.
— Это Густав Ужасный, — сообщил Бэрримор.
— Кто-то выдавал себя за него, — сказал Эдвин.
— Не удивлюсь, — заявил Бэрримор. — Его "сделать" легко. Я сам могу стать похожим на него. За гротескным лицом спрятаться куда проще, чем за красивым. Когда я играл жуткого мистера Хайда…
Эдвин жестом велел актеру умолкнуть.
Бэрримор заметил рубиновый свет. До него разом дошло, что во всем этом есть что-то странное.
Среди африканских масок виднелись встрепанные белые волосы. Парик, который носил Мориарти. Тут же валялись пенсне и фальшивый нос.