В спешке я проходил сотни различных зданий, окружавших меня с двух сторон. И каждый раз, когда я видел вывеску с арендой жилья, я оценивал внешнее состояние постройки и только потом, стоя на пороге, стучался в дверь. В момент, когда выходил арендатор, разговор предстоял достаточно короткий. Он состоял из вопроса цены и последующего вопроса о том, нет ли поблизости чего-то более доступного. Каждый раз я слышал цену, но никто не пытался мне помочь, они лишь вежливо, а порой грубо уходили от второго вопроса.
Я был истощён, жажда беспрерывно давала о себе знать, я ни на минуту не мог отвлечься от мыслей о том, что мне срочно нужна вода. Желудок был пуст и ощущался, словно выжитый лимон, но я знал, что деньги тратить ни в коем случае нельзя, что они пригодятся мне для ночлега и лишь один вопрос мелькал у меня в голове. Каков будет мой план действий, если мне не удастся найти работу в срок?
Я шёл так долго, что ярко-красочные улицы, которые можно было увидеть во время этого путешествия, словно растворилась у меня за спиной. Предо мною открылось нечто гадкое, на вид всеми брошенное и отчуждённое, улыбка мимо проходящих людей вмиг исчезла, глаза их были пусты, словно вся их жизнь – адский котёл, в котором они варятся здесь. В этом месте, куда забрели мои ноги. Мне казалось, что оставшись здесь ещё на минуту, я стану с ними одним целым.
Фасады были разрушены, окна разбиты, повсюду валялся мусор, а счастьем здесь и не пахло. Из соседнего, старого дома, что стоял напротив, обрушилось несколько кирпичей на дырявый асфальт. Проходящие люди продолжали идти, будто ничего и не было. Я сразу понял, что для них это было слишком привычным.
Мой путь продолжался до тех пор, пока я не наткнулся на хостел. Помимо вывески, висящей на железном, старом заборе с отпадающей краской и ярко выраженной ржавчиной, я увидел пожелтевший лист бумаги, забитый гвоздём к почтовому ящику. На нём были кривые, словно неумело написанные чёрным маркером буквы и цифры, обозначающие цены на жильё и питание.
Сначала я подумал, что хозяин этого места, по всей видимости, не гостеприимный человек и сделал это лишь с той целью, чтобы люди не заходили внутрь, задавая по несколько раз в день одни и те же вопросы, касающиеся цены. Но с другой стороны, в какой-то степени он облегчал жизнь интровертам, которые могли узнать нужную им информацию и только потом решать, поселиться им здесь или нет. Впрочем, в этих мрачных местах я совершенно не чуял заботы, лишь откровенное безразличие, что никто не пытался скрыть от посторонних глаз.
Солнце опускалось с каждой минутой всё ниже, бесследно скрываясь за горизонтом. Улица покрывалась тьмой, мрак окутал её сильнее, чем прежде при свете солнца. Глядя на всё происходящее вокруг, мне казалось, что хуже уже и быть не может. Казалось, что более устрашающего места мне не найти. Глубоко в душе я надеялся, чтобы всё окружающее оказалось съёмочной площадкой, где снимают какое-то телешоу, а я его случайный гость. Мне ничего не оставалось, как зайти внутрь и поселиться здесь, ожидая восхода солнца.
Как только я вошёл внутрь, смрад табачного дыма глубоко впился мне в ноздри. Я с трудом старался оглядеться по сторонам. Работала лишь одна лампа, освещение было слишком тусклым. Я сумел увидеть старый, советский комод, на котором стоял телевизор, внешне он был ничуть не моложе. Дым беспрерывно летал в атмосфере, и складывалось впечатление, словно я стою средь густого тумана. Всё происходящее удивляло меня до тех пор, пока не послышался старый, мужской, прокуренный голос, что обратился ко мне. - Вы ещё долго будете стоять посреди входной двери? - Я п-просто не совсем вижу, дым слишком густой и из-за тусклого света практически совсем ничего не видно, - неуверенно произнёс я дрожащим голосом.