Дворецкий-вертихвост спрашивает царицу:
— Какую, ваше императричество, скатерть прикажете на большой стол накинуть?
— Самую лучшую, что вчера привезли от купца ярославского.
Как накрыли царский стол ярославской скатертью с лазоревым узором, вдвое краше в царской палате стало. Вся шатия-братия: вельможи, министры, заморские гости, все в крестах да лентах, — обступила стол. Близко без царицы не подходят, ее ждут. Много у нас диковинных диковин ткали, такую же — в первый раз. Один заморский гость и говорит:
— Я бы за этакую вещь никакого капиталу не пожалел.
На разные лады скатерть расхваливают. Молодым кралям — и тем теперь не до плясок. Только и слышно:
— Ах, что за скатерть!
— Первое удовольствие!
— Бог знает, кто ее и ткал!
Выплывает из золотых дверей царица, впрямь — что бочка кисейная, подол-то на полверсты за ней несут. Блюдолизы придворные — в дугу, им уже не до скатерти. Царица кому кивок, а кому и того нет.
Издали заметила царица новую скатерть, так вся и воспылала:
— Что за узоры! Какая прелесть!
Вблизи-то скатерть еще лучше.
Подошла царица к столу, оперлась пальцами о скатерть — и онемела. Стоит, словно статуя каменная, глаза оловянными стали, да вдруг как взвоет на весь дворец:
— А-а-а-а! — словно ее режут.
Вельможи, придворные да гости заморские глаза выпучили; не свихнулось ли ее императричество? А она — хлоп в обморок. Тут фрейлины ее подхватили. Шум, гам, переполох. Царицу водой отливают. А она, чуть только очухалась, всех распихала, растолкала — да к столу. Свирепой тигрой на скатерть кинулась, стащила ее со стола, всю посуду драгоценную, весь хрусталь перебила, давай скатерть ногами топтать.
Вельможам приказывает:
— Сжечь! Изрубить! На бумагу перемолоть! Все ярославские скатерти, салфетки — все на бумагу! На той бумаге я указы напишу, с супостатов кожу спущу! Тем, кто выткал на скатерти Емельку Пугачева, головы отрублю! Найти, поймать, схватить, перед мои очи доставить!
Слуги начали скатерти со всех столов срывать. Да той же ночью и скатерти, и салфетки, и все камчатное белье дорогое — на воза и на фабрику; все начисто перемололи на бумагу, все поизничтожили. Сколько старанья ткачей было погублено! Что царским дармоедам бессонные ночи тружеников!
Забегали, засновали гонцы, к коням кинулись. Ночь-полночь — в Ярославль на мануфактуру гонят.
Камешки стреляют из-под копыт, пыль столбом за гонцами.
Балабилкино сердце чует: просиди они еще сутки в каменном амбаре — и пропали. Не помилует царица, прикажет головы отрубить.
Не спится и купцу в эту ночь. Чумным волком шляется он около мануфактуры.
Вынул Балабилка дареное полотенце, прошептал:
Вот и окно появилось в каменной стене. Бросил он полотенце за окно — белый полотняный мосток повис в воздухе. Полотно колышется, чей-то голос приветливый с берега слышится:
И пошагали ткачи один за другим по этому мостику. Мостик как раз над головой у купца. Купец заметил воздушных пешеходов, заорал как полоумный, кинулся за ткачами.
А они поверху идут да насмешки над купцом и царицей откалывают. У берега сошли с мостика. В траве — камешек-светляк, Балабилка метнул камушек в воду, он ударился о хрустальную дверь. Зыбко волна отхлынула от берега, хрустальная дверь отворилась… Видит купец: вышли парни из-под воды на том берегу.
Прибежал он к себе, всех сторожей взбулгачил:
— Ткачи убежали! Поверху! По воздуху! Сам видел, как они надо мной по мосту шагали.
Народ дивится — никакого моста в воздухе нет. Шепчутся меж собой: «А купец-то наш, пожалуй, от алчности рехнулся».
Слышно — по большому тракту стучат копыта. Уж не царские ли посланцы? Так и есть. Они…
Гонцы прискакали на мануфактуру. Хозяин ни жив ни мертв. С него от перепугу штаны нанковые сваливаются.
В амбаре на пороге, под красным кирпичиком, нашли гонцы письмецо. Вот что, брат ты мой, было в нем написано:
«Прощайте, хозяин-каин и царица-медяница!
В гости нас в скором времени ожидайте. На судьбу свою не ропщу, твою фабрику, придет час, по ветру пущу. Пошли мы свое счастье искать. Нам с царями дружить не с руки. Не вхожи мы в тот высокий дом, случится — и в него взойдем. Теперь и вы повидали Емельяна Ивановича. А мы с ним и за ручку здоровались. Ради него и ночей не спали на погибельной мануфактуре. Ну да ладно. По воле мы шибко соскучились.