Приподняла Палашка сундук, тряхнула — челноки загремели, а она думает, что это орехи катаются.
— Да, и правда орехи… Сундук, научи, как мне из-под замка орехов достать? — спрашивает она.
— Научу. Ты сильная, сладко пьешь, много ешь, долго спишь. Подыми сундук, пошибче стукни углом — орехи сами и покатятся, — подсказывает сундук.
Палашка подняла сундук, стукнула углом о порог — сучок из дна вылетел.
— А где орехи? — стучит кулаком по сундуку дура.
— Нешто ты слепая? Вон орех покатился, а другой назад воротился; сначала этот разгрызешь, потом и другой возьмешь, — говорит сундук.
Схватила Палашка орешек… А это не орех, а сучок. Обиделась она на сундук:
— Ах ты обманщик! Ты сучками меня угощаешь… Я тебя в сени выброшу, больше не пущу к нам в горницу!
И выбросила сундук в сени. Сама к матери в спальню бежит, плачется, жалуется:
— Мамка-сударка, меня сундук обманул! Обещал орехов, а из дырки посыпались сучки.
— Полно, дурочка, молчи уж лучше, а то соседи услышат, засмеют.
Тем временем Охлопочек-Отонышек уже на фабрике.
Сел за свой станок и ткет вместе с дедушкой как ни в чем не бывало.
— Внучек, где ты пропадал?
— После, дедушка, скажу…
— А у меня и большой-то челнок уволокли. Теперь хозяин нас сживет со свету, — печалится старик.
— Я знаю, дедушка, где твои челноки лежат. Не горюй!..
Приезжает Щипок: челноки из сундука вынул, маслом смазал и на фабрику несет.
— Всю неделю из-за тебя, Мирон, по торговым городам ездил, челноки искал. Насилу нашел. Был и в Юрьеве, был и в Переяславле, был и в Суздале, был и в Ярославле. Придется тебе с внучонком за эти челноки еще поработать, — прикинулся доброй лисой Щипок.
Охлопочек-Отонышек и открыл вдруг эту хитрость:
— Ты не в Юрьеве был и не в Переяславле, ты не в Суздале был и не в Ярославле…
— Где же я их купил? Ты, что ли, мне их добыл? — закричал, замахал длинными руками Щипок.
— Ты их из сундука взял… Эти челноки дедушкины…
Щипок как пустит железным челноком в Охлопочка-Отонышка! Хотел насмерть убить, да промахнулся.
Прошло лето, а за ним осень зашумела ветрами. Снова ткачи сели за станки.
Чуть что — Щипок нападает на ткачей, а Охлопочек-Отонышек за них заступается. Вот раз и разбушевался Щипок, раскричался:
— Да я из тебя уши с корнями выщиплю! Я тебя сейчас же спроважу к уряднику, к самому земскому начальнику в Юрьев!.. Эй, Полиешка, Хрисанфка, ко мне на подмогу! У нас забастовщик объявился.
Прибежали здоровяки Полиешка и Хрисанф, схватили Охлопочка-Отонышка:
— Куда его, папаня? Самим загубить или к уряднику свезти?
— Везите в Симу к уряднику!
— А в чем везти его? Еще убежит такой вьюн!
— Там стоят у нас три корзинки с крышками, в которых шпули лежат. Посади в корзинку и вези! — приказывает Щипок.
Хрисанф притащил Охлопочка-Отонышка, бросил в корзину, а шпули забыл вытряхнуть. Завязал корзину веревкой, запряг лошадь, погнал в Симу; сидит на корзине, угрожает Охлопочку-Отонышку:
— Мы тебя, забастовщик, в тюрьме сгноим!
А Охлопочек-Отонышек пряслицу на мизинец надел, в осколочек зеркальца поглядел и не тужит: готов на отпор.
Прикатил Хрисанф к волостной управе, вносит корзину, поставил ее в темном коридоре.
— Господин урядник, мы с папаней у себя на фабрике забастовщика поймали!
— Ввести сюда! В кандалы заковать!
— Я его в корзине привез!
Урядник глаза вытаращил:
— Ты за кого меня считаешь? Что я тебе, куль с трухой?
— Ей-богу, господин начальник, энтот бунтовщик в корзинке! Он хоть и маленький, а страшный, я и то его стал бояться, — объясняет Хрисанф.
— У нас и такому пощады нет! А ну, давай его сюда! — скомандовал урядник.
Хрисанфка открыл корзину, а в ней одни шпули. Будто и следа не осталось от Охлопочка-Отонышка. Гремел, гремел шпулями, глупец…
— Пожалуй, я ошибся, не ту корзину второпях схватил. Господин начальник, уж не прогневайтесь, я к вечеру другую корзину с тем забастовщиком привезу… Он, наверно, там сидит. Уж мы его споймаем, закуем в кандалы!
Зло взяло урядника; пнул он корзину — покатились по полу шпули в разные стороны. Одна шпуля под стол закатилась.
Взлютился царский слуга, начал дверьми хлопать из комнаты в комнату:
— Прочь пошел, дурак! Что ты свои шпульки по управам возишь! Нам теперь впору с народом справиться… Вон, в больших-то городах кричат: долой царя, долой фабрикантов и помещиков… И до нас доберутся…