– А чего они стоят? Курят?
– Просто стоят! Ну, подойдёт так…
– Чего они собираются-то? Разговаривают?
– Да нет! Молча! Молча стоят! Один только подойдёт к ларечку, возьмет кваса, посмотрит так…
Об эпическом у митьков
Митьки уже потому победят, что они никого не хотят победить… Они всегда будут в говне, в проигрыше…(шепотом). И этим они завоюют мир.»
Гёте и Жан Поль высказывали мнение, что эпическое противоположно комическому. Устное творчество митьков не только опровергает это мнение, но и доказывает обратное.
Как высокий образец эпического у митьков я приведу анекдот. Каждое слово, интонация, пауза и жест в этом шедевре отшлифованы на общих собраниях и съездах митьков, где этот анекдот повторялся бессчётно, неизменно вызывая восторг, переходящий в сдавленные рыдания и клятвы быть верным делу митьков по гроб.
Итак: плывёт океанский лайнер. Вдруг капитан с капитанского мостика кричит в матюгальник:
– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину?
Молчание. На палубу выходит американец. Белые шорты, белая майка с надписью «Майями бич». Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках стального цвета. Корабль, затаив дыхание, смотрит. Американец, поигрывая бронзовым телом, подходит к борту, грациозно, не касаясь перил, перелетает их и входит в воду без брызг, без шума, без всплеска! Международным брассом мощно рассекает волны, плывёт спасать женщину, но… не доплыв десяти метров… тонет! Капитан в матюгальник:
– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину!
Молчание. На палубу выходит француз. Голубые шорты, голубая майка с надписью «Лямур-тужур».
– Я спасу женщину!
Одним взмахом пластично расстегивает зиппер, срывает шорты и майку, остается в плавках с попугайчиками. Корабль, затаив дыхание, смотрит. Француз подходит к борту, как птица перелетает перила, входит в воду прыжком три с половиной оборота без единого всплеска! Международным батерфляем плывёт спасать женщину, но… не доплыв пяти метров, тонет. Капитан в матюгальник срывающимся голосом:
– Женщина за бортом! Кто спасёт женщину!
Молчание. Вдруг дверь каптерки открывается, на палубу, харкая и сморкаясь, вылезает русский. В рваном промасленном ватничке, штаны на коленях пузырем.
– Где тут? Какая баба?
Расстегивает единственную пуговицу на ширинке, штаны падают на палубу. Снимает ватник и тельняшку, кепочку аккуратно положил сверху, остается в одних семейных трусах до колен. Поеживаясь, хватается за перила, переваливается за борт, смотрит на воду и с хаканьем, с шумом, с бразгами солдатиком прыгает в воду и … сразу тонет.
Таков полный канонический текст этого анекдота. Рассказывая его непосвящённым, митёк вынужден слегка комментировать; так, описывая выход американца и француза, митёк, не скрывая своего восхищения, прибавляет: «В общем, Дэвид Бауи! Гад такой!», а когда на палубе появляется русский, митёк заговорщицки прибавляет: «Митёк!»
Кстати, этот анекдот вполне может служить эпиграфом к капитальному труду «Митьки и Дэвид Бауи».
О некоторых противниках митьковской культуры
Митьки уже потому победят, что они нокого не хотят победить… Они всегда будут в говне, в проигрыше… (шепотом). И этим завоюют мир.
Будем глядеть правде в лицо: культура митьков имела и будет иметь противников. Я имею в виду не противников по невежеству или недостатку гуманизма и не тех торопыг, что не могут вынести доставучести митька. Я имею в виду злого и умного врага, культурного противника.
Вот книга, которую я давно, как и подобает, пропил, Константина Леонтьева – «О стиле романов графа Толстого». Есть в ней мысли и о стиле романов, и о Толстом, но главная тема этой книги – беспощадная, не на жизнь, а на смерть, борьба с митьковской культурой.
Я не имею возможности прямо цитировать эту книгу, но страх и растерянность известного реакционера 19 века перед пробуждающейся митьковской культурой хорошо запомнились мне. Есть в русской литературе, писал он, какая-то тенденция к осмеянию своего героя. Если в англоязычной литературе всё говорится прямо, как есть, во француской – преувеличенно, то в русской – грубо и приниженно.
Если английскому автору нужно описать, например, страх в герое, он так прямо и напишет: «Джон испугался и пошел домой». Француз напишет: «Альфред затрепетал. Смертельная бледность покрыла его прекрасное лицо …» А русский автор скажет: «Ваня сдрейфил (Лучше даже приссал) и попер домой». Реакционному философу нельзя отказать в наблюдательности, расстановка сил для него ясна: на палубу выходит американец, на палубу выходит француз, из каптерки вылезает русский. Но отнестись к ним философски он не в силах: он смеётся над французом и презирает русского.
Митёк же приводя свой куда более отточенный и изящный анекдот, не скрывает своего восхищения и американцем, и французом, и хоть самим К.Леонтьевым, которому явно не хватает гуманизма и христианского смирения.
Далее язвительный философ прямо через столетие протягивает руку прясяжным критикам «Литературной газеты», угрюмо жалуясь на неизящных персонажей русской литературы, которые постоянно подходят к буфету и хлопают рюмку очищенной, а если (вот знаменательное признание!) герой после этого ласково осклабится, то доверие читателя обеспечено.
Горький сарказм ядовитого мыслителя здесь неуместен и просто жалок – он недоволен, что читатель сделал свой выбор и его доверие отдано достойнешему – митькам, а не Леонтьеву! Не злись, К.Леонтьев, ты победил – ведь митьки-то никого не хотят победить, они всегда будут в говне, в проигрыше…
Почему митьковская культура пока не идёт семимильными шагами
А потому что некогда. На общих собраниях и съездах у митьков остается очень мало времени для разработки своей культуры. Митьки очень добрые, им не жалко друг для друга и последней рубашки, но одно непреодолимое антагонистическое противоречие раздирает их: им жалко друг для друга алкогольных напитков. Каждый митёк настолько уверен в своем праве выпить гораздо больше своих собутыльников, что даже не замечает эту характернейшую митьковскую черту.
(Примечательно, что формула, описывающая это явление, была найдена не в среде митьков, а зарубежным обозревателем движения: митёк не любит пить в одиночестве, но митёк любит пить один при многих свидетелях).
Представим себе собрание трёх митьков: А, В и С (Эти имена и события вымышлены, и всякое сходство с действительностью является чистой случайностью).
Все эти трое митьков принесли по бутылке бормотухи, каждый достоин равной доли, но каждый рассчитывает на большее. Исходя их этого, они единодушны в решении пить не из стаканов, а из горла – ведь каждый надеется, что его глоток – больше. Митьки садятся за стол, готовясь к длительному и вдумчивому разговору, должному двинуть вперед митьковскую культуру.