Элен взяла со стола яблоко и разрезала его пополам. Внезапно она вздрогнула. Среди косточек она увидела толстого розового червяка. Кристина заметила движение Элен в заговорила вкрадчивым голосом:
— Дорогая моя, ведь это факты не только исторические, но и научные. Что ни говори, но свою докторскую работу я писала по генетической обусловленности рас.
— Хочешь яблоко? — вдруг сказала Элен.
— Что?
— Я спрашиваю, хочешь ли ты яблоко.
— Обожаю яблоки.
Элен встала с постели и подошла к Кристине.
— Август всегда называл тебя «мое яблочко».
— Мужчины любят яблоки, — ответила несколько растерянно Кристина, не понимая, к чему клонит Элен.
— А если они червивые?
— Хуже, если они гнилые, — ответила Кристина.
— Это из нашего сада, — произнесла Элен и внезапно, молниеносным движением, всунула половинку яблока с извивающимся в ней червяком в рот Кристины. Та, обороняясь, сжала зубы, укусив Элен за палец. Несмотря на боль, баронесса не вскрикнула. Лица обеих женщин пылали ненавистью.
— Ах ты, стерва! Хочешь лишить меня дома, в котором я родилась, запаха детства, моего родного языка! Я не доставлю тебе этой радости! Вам это не удастся! — крикнула Элен и, схватив Кристину за шею, вонзила ей в горло свои ногти. Та открыла рот, выпустив палец Элен. Баронесса подошла к столу и обильно полила палец одеколоном.
— Ты не поедешь в Веймар! Останешься здесь и сгниешь. Немецкая земля принадлежит только нам, немцам! — крикнула Кристина, выбегая из комнаты.
Через минуту вошел Карл.
— Как ты себя чувствуешь, моя дорогая?
— Лучше. Значительно лучше, — ответила Элен.
— Гости перешли в салон. Может быть, ты к нам вернешься? — предложил барон.
Элен поправила платье и с достоинством вышла из комнаты, за ней Карл. В салоне кто-то запел рождественскую песню: «Тихая ночь, святая ночь», которую подхватили все. Кристина смотрела на кровоточащий палец Элен, а та с удовлетворением задержала свой взгляд на свежих царапинах на шее Кристины.
Слова старой рождественской песенки эхом отдавались в соседних комнатах и в помещениях для слуг.
— Что они делают с этим хлебом? — спросила Наргис, указывая на лежащую на тарелке облатку.
— Это святой хлеб. Он означает любовь и согласие, — ответила старшая служанка.
— Как это прекрасно…
— У них так принято. Они всегда вежливы друг с другом, живут в дружбе, не так, как мы. У нас человек человека в пустыне убьет за каплю воды.
— Да. У них иначе. Они любят друг друга. И так прекрасно поют…
На следующее утро Наргис шла через сад. За дворцом она встретила Ореша, который грузил в машину красители.
— Ты не хочешь со мной поговорить?
Наргис заколебалась, но, не говоря ни слова, направилась в сторону пещеры, в которой зимой хранились продукты. Войдя в пещеру, в полумраке девушка внезапно услышала таинственный голос, отражающийся от стен многократным эхом:
— Дитя мое… Дитя мое… Подойти поближе.
Девушка выбежала из пещеры, посмотрела, нет ли кого снаружи. Вокруг царила тишина. Она вернулась и снова услышала голос:
— Не бойся… Подойди поближе… Как тебя зовут, малышка?
— Наргис, — ответила испуганная девушка.
— Говори громче!
— Наргис.
— Закрой глаза и постарайся увидеть того, кого любишь. Закрой глаза…
Наргис закрыла глаза и замерла в ожидании.
— Что ты видишь?
Девушка открыла глаза и со страхом оглянулась.
— Кого ты видишь?
— Никого, — ответила она тихо.
— Старайся его увидеть.
— Да. Теперь вижу.
— Того, кого любишь?
— Да, того, кого люблю.
— Где он?
— Не знаю.
— Сколько ему лет?
— Не знаю.
— Как он выглядит?
— Не знаю, не знаю, не знаю… — Наргис, рыдая, выскочила из пещеры. Через минуту она вернулась.