— Я абсолютно уверен в твоей любви и верю в твой ум. Поэтому я спокоен, — сказал Вильям.
Он обнял Марту, тихим движением расстегнул ее платье и в темноте нашел губами ее нежную грудь.
— Вильям, дорогой, не здесь… — прошептала она.
Кругом царила тишина. Только со стороны мавзолея Хафиза ночное эхо доносило напевную декламацию стихов. Вильям включил фары в завел мотор. Они остановились в совершенно пустынном месте. Лишь там, в темноте ночи, они могли принадлежать только себе.
ГЕНРИХ
Ширин с книгой в руке сидела в одиночестве в дворцовом парке. Эта часть сада была спланирована по типу древних вавилонских садов. По колоннам террасы вились лианы и длинные стебли винограда с пожелтевшими, словно позолоченными, листьями.
Внезапно Ширин услышала голос звавшего ее барона:
— Моя прелесть, иди сюда, посмотри, что прислала Маргит!
Ширин захлопнула книгу, положив между страницами павлинье перо. Поднялась с плетеного тростникового кресла и через террасу вошла во дворец. В салоне стоял огромный раскрытый ящик. Карл вынимал из него тщательно запакованные камни, раскладывал их на столе, прилагая к каждому карточку с описанием. Потом достал несколько ожерелий из клыков диких животных и блестящую кожу ящерицы.
— Прекрасная, правда? Ты посмотри только, как это оригинально, — сказал он.
— Вижу, что кроме трубок и камней ты начинаешь собирать зубы и ящериц. А жена твоего брата собирает черепа разных несчастных.
— Тебе не нравится?
Ширин не ответила. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты.
В это время Кристина в своей комнате наслаждалась крепким кофе. Август читал немецкий журнал. Весь стол был завален небрежно разбросанными газетами. На обложке иллюстрированного журнала была помещена фотография Чемберлена, выходящего из самолета и державшего в поднятой руке экземпляр Мюнхенского договора. Под снимком были два слова: «Мир спасен!»
— Ага, забыл тебе сказать, — произнес Август. — Представь себе, арестовали нашего шантажиста.
— Я же говорила, говорила… Почему?
— Что — почему? Попросту его арестовали за то, что он торговал наркотиками, кажется опиумом. У него в доме даже нашли много гашиша.
— Откуда ты знаешь?
— Слышал на фабрике.
— Да?
Кристина подошла к окну. Через двор неторопливо шел молодой человек лет двадцати пяти. Лицо его заросло густой бородой, на голове — истрепанная шляпа с широкими полями. На нем было длинное свободное пальто, через плечо висела сумка. На первый взгляд он производил впечатление бродяги. Молодой человек вошел во дворец и вскоре появился в дверях комнаты, в которой сидели Август с женой. Пораженная, Кристина сначала не узнала вошедшего, а затем вскрикнула:
— Генрих! Это ты…
— Я, мама, собственной персоной.
— Господи, как ты выглядишь! Откуда ты взялся?
— Почему ты не послал телеграмму? — спросил Август, здороваясь с сыном.
— Я подумал, что будет приятно провести рождество с вами, и приехал.
— Он весь в этом. Захотел — и приехал. Появляется и исчезает.
— У входа я встретил Юзефа, он показал мне, где вы живете.
— Садись уж, садись. Господи, на кого ты похож! — повторила Кристина.
— Все нормально. Нос, глаза, уши — все на своем месте.
— А борода?
— Должен же я чем-то отличаться от женщин, которые начали носить мужские костюмы.
— Ты наверняка голоден. — Кристина позвонила слуге и распорядилась приготовить еду.
— Расскажи, что в Париже, — попросил Август.
— Неинтересно. А старая тетка уже красится по новой моде.
— Я слышал, что ты спал под мостом. Это правда?
— Это самое лучшее место на берегу Сены.
— Чтобы избавиться от службы в армии, ты готов бродяжничать по чужим странам и, возможно, даже нищенствовать. Ты уже и выглядишь как нищий.
— Меня это устраивает.
— Слышишь, что говорит твой сын? Он мог быть инженером, промышленником, а сам… готов на все, чтобы только не идти в армию.
— Папа не любит убивать животных, а я не люблю убивать людей.
— О, это не одно и то же. Армия учит человека мужеству и находчивости. Учит его быть сильным. Убийство не имеет с этим ничего общего.
— Это только так красиво говорится. Что мы делали бы после вторжения в Чехословакию, если бы чехам пришло в голову сопротивляться? Нам пришлось бы их бить, или, говоря яснее, убивать.
— Но до этого не дошло, — сказал Август.
— Перестаньте наконец, — прервала их Кристина. — Такое впечатление, что я слушаю евреев или коммунистов.