— Лорд Фишер, — говорил Август, — прозвал его Наполеоном нефти. Друзья называют его всезнающим. Постоянно он живет в своем поместье в Мекленбурге, откуда часто выезжает в Голландию, чтобы укрепить связи между этой страной и третьим рейхом. Он друг Геринга, а сейчас как раз ищет нефть в Северном Иране. На приеме, устроенном в его честь, Деттердинг сказал примерно так: «Нашим общим врагом является призрак, преследующий нефтяную промышленность во всем мире, призрак национализации, начало которой положила проклятая большевистская революция в России, Все мы помним, как большевики национализировали фирму «Экссон» на Кавказе. Мы помним также слова Тигла, который сказал, что ничего не знает о коммунистах тот, кто не замечает, что они отбрасывают наш этический кодекс. В Мюнхене не только спасли мир, но также создали плотину, о которую разобьется фронт, образованный Россией против цивилизованного мира. Леди я джентльмены! На наших глазах рождается новая эра, ее создает немецкий народ под предводительством своего фюрера, который освободит мир от призрака коммунизма. Все наши интересы мы должны посвятить службе, идее. Поэтому, господа, за победу!» Ты знаешь, что это значит? Это означает, что мы шаг за шагом приближаемся к кавказской нефти.
— А русские этого не видят? — спросил Генрих.
— Вот именно. Видят, но ничего поделать не могут. Несмотря на договор с шахом от двадцать первого года, который гласит, что Иран не превратится в антисоветскую базу, шах закрывает глаза на наши начинания.
В беседку вошла Кристина.
— Вы не видели письма, которое я оставила на столе?
— Какого письма?
— Я же говорю: которое я оставила на столе, — нетерпеливо сказала Кристина и вернулась в дом.
— Здесь готовятся большие дела, — продолжал Август. — Иметь нефть — это значит диктовать свои условия миру. Без нее нельзя начать войны. А здесь тоже готовятся к войне. Сорок процентов бюджета предназначено на вооружение, а военная промышленность находится в наших руках.
Кристина снова вошла в беседку.
— Черт побери! Или я не в своем уме, или там привидения.
— О каком письме ты говоришь? — спросил Август.
Все трое вышли из беседки. Укрывшаяся в кустах Марта подождала еще несколько минут и покинула сад.
— Нам надо над этим поразмыслить, — сказал Вильям, перечитывая письмо. Как обычно, они встретились на конспиративной квартире в оживленном квартале Шираза.
— Знаешь, Август хвалится, что под вывеской голландской компании Деттердинга они намерены захватить кавказскую нефть. У меня создается впечатление, что немцы на самом деле хотят добраться к ней через Иран, — сказала Марта, пересказывая подслушанный разговор.
— Если хищный волк хочет задрать медведя, то старому льву не остается ничего иного, как науськивать их друг и а друга.
— Так, наверное, думал Чемберлен, когда подписывал Мюнхенский договор.
— Ах ты, мой мудрый политик! Послушай, дорогая, ты уверена, что никто тебя там не видел?
— Никто.
— Наверняка?
— Наверняка.
— Но это письмо должно снова оказаться у них, Иначе может быть плохо.
— Я должна была там быть в четыре.
Вильям взглянул на часы: половина пятого.
— Ну, попросту опоздаешь, придешь около пяти.
— Тогда дай мне это письмо.
Вильям старательно протер бумагу кусочком замши, вложил в конверт и отдал Марте.
— Сейчас я иду туда. Но вечером?.. — Она посмотрела на Вильяма вопросительным взглядом.
— Как мы договорились. Но никто не должен знать, что ты сюда приходишь.
— Думай обо мне. Привет! — сказала Марта, целуя на прощание англичанина.
Вильям выпустил ее, но не запер двери. Через десять минут в квартиру без стука вошел английский консул, который из соседней комнаты подслушивал разговор Вильяма с Мартой.
— Это превосходная девушка. Другой такой мы не найдем, — произнес он с уважением.
— Кристина Витгенштейн в своем письме к брату просит его позаботиться о сыне того рабочего-шантажиста. Настаивает, чтобы его направили на переподготовку в отдел, предназначенный для ведения будущих партизанских боев в Иране.