— Карл хотел, чтобы ты с помощью Юзефа изучил работу фабрики с азов. Потом мы могли бы использовать тебя в качестве представителя нашей фирмы. Ты бы остепенился. Но вместо этого ты взял гитару и начал петь песни с рабочими.
— Но это же было после работы. Мы пели их народные, к тому же прекрасные, песни.
— Ты знаешь, Карл не любит братания с простонародьем.
— Это дядя донес отцу?
— Нет. Юзеф. Хотя он обещал мне, что ничего не скажет Карлу. Наверное, ты не знаешь, что консул беседовал с Карлом по поводу твоей службы в армии. Пока это как-то удалось устроить. Прими это во внимание и не делай глупостей. Хотел бы тебя еще попросить не рисовать работниц. Это не совсем подходящие модели.
Август вместе с Бахманом сели в машину. Ганс включил мотор и вывел автомобиль за ворота.
В тот вечер Ореш терпеливо и упорно выполнял очередную серию упражнений, которые велел ему делать доктор Иоахим. Наргис, которая принесла корзину фруктов и сверток с одеждой для выздоравливающего, присела на стульчик и молча смотрела на инженера.
— Сегодня во дворце празднуют. Поэтому у меня есть несколько свободных минут. Я принесла вам немного еды, фрукты…
Наргис достала украшенную ветку ели и поискала глазами, куда бы ее поставить.
— Зачем ты это принесла? Ведь у нас есть свои праздники.
— Их праздники не многим отличаются от наших. В такой вечер они едят вареную рыбу, а мы копченую, с рисом. У них елка, а у нас хафт-син.
— Ты наблюдательна.
— Я переписала стихотворение, — несмело шепнула Наргис.
— Наверняка выбрала прекрасное. Прочитай.
— Нет.
— Прошу тебя, почитай.
Наргис смущенно молчала. Ореш взял из ее рук тетрадь.
— Мне уже пора. Вы мне скажите, много ли я сделала ошибок, — стыдливо сказала девушка и выбежала из комнаты. Ореш читал вполголоса:
Утром, как никогда прежде в это время года, снег покрыл сады и улицы Шираза. Небо помутнело, солнце едва проглядывало сквозь тучи. В воздухе повисла холодная, пронизывающая сырость. Хотя это было только небольшое похолодание, Август, успевший привыкнуть к теплому климату Шираза, сразу его почувствовал. Старые болезни напомнили о себе.
— Я думал, что мне наконец удалось убежать от снега. Но нет, опять эта проклятая боль в суставах! — воскликнул он.
— Представляешь, отец, как там тепло и хорошо, — задумчиво сказал Генрих, рассматривая фотографию, на которой была запечатлена пустыня.
— Вот именно.
— Папа, ты будешь бурить, бурить и бурить. Пока пустыня не сдастся и все вокруг не провоняет нефтью.
— Это был бы упоительный запах.
Генрих вышел из комнаты. С террасы он увидел Ширин, садившуюся в автомобиль. Об подбежал:
— Вы не подвезете меня до города?
Ширин молча кивнула. По широкой аллее они поехали к центру Шираза.
— Не думал, что здесь, на юге, увижу снег. Он продержится до Нового года? — спросил Генрих.
— Возможно…
— А может быть, к тому времени уже растает? Может быть, зацветут розы?.. Вы всегда такая молчаливая?
Ширин не ответила.
— Вечером в сочельник вы тоже и не пели, и не разговаривали. Так велит ваш обычай?
— Не знаю.
— Чего вы не знаете? — спросил Генрих.
Ширин, продолжая молчать, повернула машину на одну из боковых улочек Шираза.
— Я вижу, с вами трудно договориться. Пожалуй, я выйду здесь.
Ширин остановила машину.
— Когда вы возвращаетесь? Может быть, вы меня захватите?
— Не знаю, — повторила опять Ширин.
— Да. Этого и следовало ожидать, — сказал Генрих и пошел по плохо освещенной улице. Ширин выглянула из машины и крикнула:
— Через час или два! Я просто еду в лес, прогуляться.
Генрих вернулся.
— Клянусь, я не произнесу ни слова, если вы мне позволите составить вам компанию.
Они поехали. Миновав несколько улиц пригорода, выехали на шоссе и через несколько минут оказались среди усыпанных снегом деревьев.
— Каждое воскресенье после обеда мы с мужем приезжали сюда на прогулку. Воскресенье в Иране — рабочий день, но Карл придерживается христианских обычаев. Воскресенье должно быть днем отдыха. Я привыкла к этому и приезжаю сюда даже тогда, когда он занят.
— Я не осмелился бы назвать это лесом, — сказал Генрих, глядя на несколько далеко друг от друга растущих стволов.
— У нас даже несколько деревьев называют лесом, потому что мы их уважаем. Древнеперсидская религия учит, что деревья живут так же, как и мы, что у них есть душа. Срубить дерево — все равно что убить человека. Как-то летом мы приехали сюда с Карлом и гостем из Германии. И тот, глядя на этот дуб, сказал, что он прекрасно подошел бы для гроба. Даже стал высчитывать, сколько гробов можно из него сделать и сколько на этом заработать.