Я наблюдал за ним — огромный кавказец с мохнатой мордой вальяжно ходил из стороны в сторону, не сводя глаз с калитки. Я кричал много раз, но никто не выглядывал. Через минуту Лорд потерял ко мне интерес и залез в будку, больше не обращая никакого внимания.
«Если я уйду ни с чем, и мой Грей умрет, я буду считать себя трусом всю жизнь», подумал я, и открыл калитку, приподняв ее вверх.
«Бабуля, наверное, спит, как часто бывает с пожилыми людьми днем, и я могу тихонько пройти, а потом постучать во входную дверь. Уж не заругает, я же ей помогал по хозяйству», — размышлял я вслух.
От калитки до крыльца на глаз — три–четыре прыжка. Похожим образом я ради забавы бегал по кочкам на болоте. Если все сделать быстро, то можно успеть попасть на крыльцо, докуда цепь Лорда не доставала, и проскочить в дом. Василиса же мне говорила однажды, что я зайчья кровь, что означало — быстрый!
Примерив глазом все еще раз, я сделал несколько шагов назад для разгона и понесся вперед! Молния била чуть медленнее в сравнении с тем, как я преодолел расстояние от голубых ворот до крыльца бабы Зои. Пес выскочил из будки и рванул в мою сторону. Я прижался к стене и молил, чтобы цепь выдержала, иначе он меня съест примерно за три-четыре укуса.
Огромная пасть пса раскрылась в метре от меня, разбрызгивая слюни. Лорд рассвирепел так, что от его лая дрожали стены. Эта вибрация щекотала мою мокрую спину, прижатую к боковине крыльца. Когти собаки, словно борона, вспарывали землю, оставляя глубокие черные канавы. Снова и снова он кидался в мою сторону. Рукой я сжимал в кармане камень, который предназначался для Камышинских сволочей.
Вскоре Лорд отступил, но продолжал ходить так, будто белку загнал на дерево. «Какая хорошая цепь», — подумал я и перевел дыхание.
На крыльце возле меня стояло пустое цинковое ведро, а чуть дальше ко входной двери — валялось несколько скомканных половых тряпок. Входная дверь снаружи была обита толстой коричневой телячьей кожей, из-под которой местами торчал войлок. Удары моего кулака о нее звучали глухими и еле слышными. Я пнул ведро, которое задребезжало и перекатилось на ступеньку ниже. Дверной амбарный замок со вставленным в него ключом висел на одной петле. Значит дома кто-то был! «Но почему не выходят?» — досадовал я, переминаясь с ноги на ногу.
— Ба! — в бессилии на выдохе прокричал я. Снова тишина. Дернул ручку — открыто. Батя ругал меня как-то за то, что я без спроса вхожу в чужой дом, но делать нечего, назад пути не было.
Я осторожно потянул тяжелую дверь на себя. Послышался протяжный скрип. В нос ударил запах жженых свечей и пихты. Это сильно напоминало похороны. Мурашки по спине снова начали отплясывать гопака. Я стал красться.
На веранде ощущалась тишина и прохлада, словно здесь никто и никогда не жил, а дом был заброшен. Лишь идеальная чистота говорила об обратном. На цыпочках, чуть согнувшись, я двинулся к двери, которая вела в сам дом. Повернув дверную ручку, я дернул дверь на себя. Она не скрипела и выглядела легкой, в отличие от предыдущей.
В доме царил полумрак. Справа от двери располагалась кухня, а в конце выбеленного коридора виднелся вход в спальню, где совсем недавно меня врачевала Василиска. Слева от входа, через большую гостиную находился вход в зал. Стены выглядели голыми, и я не увидел ни одной иконы или картины, которые обычно бывали в деревенских домах.
На секунду я затих и не шевелился — до меня доносилось легкое женское пение, похожее на церковное. Голос не походил на Василисин, а уж на бабкин тем более. Мне очень не хотелось идти дальше, но любопытство одолевало меня.
Каждый следующий шаг давался все труднее. Звук доносится из приоткрытой двери зала. Через мгновение моя рука уже легла на холодную металлическую ручку двери, что вела внутрь. Сердце стучало так, что мне казалось, его было слышно в соседней комнате. Толкнув дверь, я увидел странную картину: в дальнем углу зала в черном балахоне сидела бабка, окруженная горящими свечами, и пела.
«Обернись тучей черною, развернись ко мне, когда назову имя твое!»
Копоть от свечей поднималась под потолок и расходилась по углам, обволакивая все вокруг.
Мое лицо онемело и вытянулось, а сам я, казалось, больше не способен был пошевелиться. Ноги налились свинцом. В эту секунду бабка резко повернула голову к двери, и я увидел на ее лице огромный куриный клюв.