— Вопросы кончились? — спросил я.
— Пожалуй. А теперь обещанный профессор Манин! Открывайте дверь, — радостно объявил Карачун.
Лида открыла дверь, и в комнату вошел лысоватый, аккуратно одетый человек в круглых очечках.
— Здравствуйте, я — профессор Манин, — сказал он. — Вы меня ждали?
— Нет, — ответил я.
— Нет?!
— Не обращайте внимания, профессор, Уилов пытается шутить, — сказал Карачун. — Ему редко удается общаться с живыми людьми, вот он и пользуется возможностью для баловства. Чего еще можно ждать от мизантропа?
— Понимаю, — сказал Манин.
Помолчали, присматриваясь друг к другу. Насколько я понял, Манин был испуган не меньше меня. Не трудно было догадаться, что он пришел не по своей воле. Если повезет, я никогда не узнаю, какой компромат собрал на него Карачун. Лида принесла стул. Манин поблагодарил и сел. Если он ждал, что разговор начну я, то он ошибся. Говорить с ним мне расхотелось.
Пауза затягивалась. Первым не выдержал Карачун.
— Профессор сейчас расскажет о своем замысле. Не буду вмешиваться в ваш разговор, но хочу послушать, о чем вы будете спорить.
— Лично я спорить не буду, — сказал я.
Карачун рассмеялся.
— Не выдержите. У вас склочный характер, Уилов!
— Не люблю, когда мои идеи переустройства общества подвергают сомнению, — сказал Манин. — Не для того я согласился возглавить проект, чтобы потом выслушивать обвинения в некомпетентности, пусть даже и от такого заслуженного человека как Уилов.
— Ничего, Манин, со временем привыкнете, — сказал Карачун укоризненно. — Начинайте свое повествование, не задерживайте нас!
Я надул щеки и кивнул.
Профессор поднялся со стула и выпрямился, готовясь прочитать лекцию, как привык это делать перед большим скоплением народа. Но быстро сообразив, что выступать ему придется только передо мной, снова сел, судорожно сжав руками края стула.
— Очень скоро мир изменится самым решительным образом, — сказал Манин, стараясь, чтобы голос звучал зловеще. — Будут бесповоротно отвергнуты привычные принципы устройства общественной жизни. Девальвации подвергнутся не только деньги, но и само понятие власти. Последствия могут быть ужасными, не исключаю, что и катастрофическими.
Сколько раз я слышал подобные утверждения. Не могу сказать, что они кажутся мне убедительными. Скорее, тревожными. Мне кажется, что произносящие их люди плохо представляют, что происходит с людьми, когда мир меняется. Но я промолчал, потому что Манин явно ждал, что я брошусь в бой, чего мне делать не хотелось. Пусть продолжает, мое дело — слушать.
— Нам придется наблюдать за тем, как рушатся самые, казалось, могущественные государства и общественные организации.
Я опять удержался от комментария. Не плохо было бы выяснить, чем он собирается наблюдать, после того, как все рухнет, и ему сплющит голову. Наверное, его голова и после этого будет повторять заученный текст.
— Было бы непростительной глупостью делать вид, что нас это не коснется. Чувство самосохранения заставляет заранее подготовиться к предстоящему катаклизму, — продолжил профессор Манин.
Стало интересно. О каком катаклизме идет речь? И как к нему готовиться? Из последних сил я заставил себя промолчать и на этот раз. Если дать человеку свободно выговориться, можно услышать много занимательного.
— Прежде всего, нужно забыть о нравственности. Чем скорее удастся отделаться от постылой привычки по любому поводу вспоминать о милосердии, морали и совести, тем ярче и свободнее станет жизнь! Уже сейчас из культурной парадигмы смело вышвыривают устаревшие понятия. И это не должно нас беспокоить, наоборот, мы обязаны всеми своими силами и умениями содействовать разрыву с религиозными догмами.
— Религиозными догмами? А они здесь причем? — не удержался я от реплики и, наверняка, сделал это зря. Дал профессору точку опоры для новых утверждений. Что-то подсказывало, что если бы я промолчал, Манин быстро бы выдохся. Но я сообразил это слишком поздно.
— Как же! Мораль и совесть — поповские выдумки. Они мешают нам поступать по-человечески. А это значит, что мы сможем стать настоящими людьми, только вернув природное право действовать рационально, не стесняясь получать прибыль от каждого поступка.