Отказавшись от всяких поползновений на творчество, пугавшее ее в любом, самом незначительном виде, Света вздохнула с облегчением, и этих пор пьеса Д. Смита «Победивший мир» (английский язык убирал возможность двоякого толкования: «мир» означал «вселенную», и ничего более) стала нравиться ей тем сильнее, чем дальше продвигалась труппа по короткой дистанции от читки до премьеры. К марту Света была полностью очарована «Победившим миром» и могла возразить любому, кто посмел бы иронизировать над текстом его, а также подтекстом, очень глубоким, как объяснял автор, и даже глубже, как судила сама Света, думая о пьесе, двадцати восьми мужественных ее героях и несчастном, одиноком Духе Мщения, которого ей одной (потихоньку от класса) было жаль, в чем и призналась она учителю физкультуры, зашедшему к ним на генеральную репетицию с очевидным для Светы намерением выступить в роли театрального критика.
— Но, Светочка, — спросил учитель, — зачем столько краски? Особенно негритята у вас… Это Письман, что ли?.. Ну и ну, как похож!..
Света догадывалась, что учитель завидует ей, поэтому легко простила сарказм, прозвучавший в его замечании. Учитель немного мешал и немного… слишком шептал ей в ухо, но был уже март; Света давно выбралась на твердую почву, а все ждущие, шепчущие далеко отстали от нее.
— …Негритята ваши рискуют здоровьем. Лучше бы им приспособить черные капроновые чулки: прорезать глаза, рот, дырки для носа — и здорово, и красиво…
— Вы правы, Сережа! Так и сделаем! Мне и самой… Смотрите, смотрите… сейчас будет сцена братания по индейскому обычаю. Совершенно натурально сделано… Вы знаете, что у нашего Дэвида предки — североамериканские индейцы?
— М–м–м… Похож. В профиль.
— С материнской стороны — французы.
— Да, что–то есть в шевелюре этакое, французское… Опять же галантность в крови…
(На сцене Дэвид — Дух изящно целовал руку у Царевны, с недоступным видом восседающей на троне и по всему знающей истинную цену его поцелую…)
— …С отцовской — шотландцы, ирландцы…
— Вот откуда у вас с ним этот безудержный интернационализм…
(Тридцать представителей рас и народов Галактики, включая десять земных, с Царевной — Лебедь во главе и Духом Мщения на запятках, братались по обычаю североамериканских индейцев…)
— Я как в пионерское детство вернулся, честное слово! Просто захотелось исполнить: «Взвейтесь кострами, синие ночи…». Но Письман в шотландской юбочке… Чья юбочка?
— Моя.
— Детская?
— Да. Отстаньте, Сережа! Лучше подмечайте недостатки. Вы здорово придумали с чулками… Где только взять столько чулок? И китайцам тоже можно чулки, кремового цвета. Индейцам…
— Индейцам вы надрайте мордочки сырой морковью. Это полезно.
— Какой вы умный!
Света с чувством, близким к влюбленности, пожала Сережину руку у локтя. Увлеченный действием, учитель не заметил ласки. В эту минуту на сцене Дэвид — Дух, готовясь к смерти, неотрывно смотрел в зал через головы Мирового Синклита. На лице его застыла маска страдания. Руки, изображавшие крылья, медленно поднимались…
— To be or not to be2, — вполголоса продекламировал Сережа. Света больно ущипнула его через свитер. На секунду в зале воцарилась гробовая тишина. Все ожидали казни поверженного Духа. Царевна взмахнула жезлом, и со сцены вразнобой, подпрыгивая и осыпаясь фальшью, понеслось детское альтовое «Аллилуйя», поддержанное еле слышным аккомпанементом рояля. Играл Письман. Петь ему не разрешили, так как у него не было слуха, а голос был слишком густым, гуще, чем у Дэвида Смита, который тоже безмолвствовал, стоя на коленях перед царским троном. Царевна, не говоря ни слова…