Когда они вошли в зал, действие пьесы подходило к сцене братания. Дети играли отлично, только слишком кричали. Светлана Петровна и Самуил Аронович встали у двери и превратились в зрителей. «Переводить вам?» — спросила учительница английского. В голосе ее стояли слезы. Она никогда не могла без слез смотреть эту сцену: как Письман несется по кругу, задевая лица девочек тряпичным факелом, а Света приближается к ним издалека: медленно, шажок за шажком… поступью гордой, но осторожной — с оглядкой через плечо — на груду изломанных крыльев, под которой, обхватив руками безумную голову, спит поверженный, но еще не сдавшийся, бунтующий и опасный Демон — Дэвид, бескрылый Дух, единственный взрослый на всей этой квадратной планете, куда прикованы взгляды Вселенной, лишенной права говорить.
— Молчите! — сказал историк. — Мне все понятно. Прекрасная пьеса!
— Нехорошо опаздывать, — прошептал Сережа, подкравшись сзади к Светлане Петровне.
Света вздрогнула и вцепилась обеими руками в его рукав.
— После спектакля — сразу домой, Светочка? — спросил он равнодушно, предвидя ответ. — Или ожидается банкет?..
— Не мешайте, Сережа! — шикнула Света. — Конечно, банкет! Прасковья Степа…
Светлана Петровна запнулась и охнула. Царевна, неловко шагнув, наступила на подол своего сарафана и чуть не упала в тот самый момент, как Маленький Шотландец бросил ей разгоревшийся факел через головы честного народа. «Уронит!» — Светлана Петровна зажмурилась…
Однако все обошлось. Все обошлось прекрасно — прекраснее, чем когда бы то ни было, прекрасно без единого изъяна. Костер пылал, разгораясь. Нитки, протянутые от лоскутов его подвижного пламени к пальцам детей, были совершенно незаметны. В зале зааплодировали. Захлопали и Самуил Аронович с Сережей. Спектакль, миновав перевал, двинулся к финалу. Оставалось не больше получаса игры.
— После спектакля, — шепнула Света Самуилу Ароновичу, — Прасковья Сте… — и замолчала, прикусив язык.
Кто–то обутый в подкованные железом ботинки, прострочив ее шепот торопливыми шагами, занес, как топор над головой, над всем неведающим, но предчувствующим покоем последнего мига Светиной радости враждебное, звучное, томительное, в затылок дыхание.
Она вздрогнула и сжала руку учителя физкультуры.
— Что? — удивился тот.
— Прошу прощения, — пробормотал вошедший, протискиваясь между Светой и историком.
Протиснувшись, он встал перед ними, загородив сцену. Света узнала голос. Обладатель его был высок и чрезвычайно худ. Она никогда бы не подумала, что голос такой густоты и пышности способен жить в столь тщедушном теле… На них шикнули. В зрительном зале, покоренном игрой детей, царила благоговейная тишина. На сцене шла немая пантомима. Два китайца яркими мячиками скакали кругом костра. Воссевшая на троне, восстановленная в правах и обязанностях своих Царевна улыбалась милостиво и восхищенно. Длинный худой человек, подоспевший к финалу, качнувшись, сделал шаг вперед по проходу. «Тищенко!» — упало камнем в груди у Светланы Петровны, и мысли ее заметались. Ей захотелось убежать и спрятаться, но вместо этого она подпихнула локтем Самуила Ароновича и громко, весело (как бы приветствуя долгожданного гостя) воскликнула:
— А вот и мистер Тищенко!
Царевна привстала с трона. Гора черных крыльев в углу зашевелилась, из–под нее высунулась лохматая голова и грозно поглядела на Свету. Все длилось не дольше мгновения. В следующее мгновение Тищенко, стряхнув с плеча руку Самуила Ароновича вместе с его осторожным «Послушайте!», обернулся, смерил историка взглядом и пошел по проходу к сцене.
— Задержите его! — взмолилась Светлана Петровна. — Ради бога! Он способен на все. Он сорвет спектакль. Сережа! Самуил Аронович!
Самуил Аронович был старик. Сережа вряд ли понимал, что происходит. Но вид удалявшейся от них сутулой спины и засунутых в карманы зимней куртки рук был до того неприятен и чужд окружающей обстановке, что все дальнейшее произошло словно бы само собой, как будто древний инстинкт разом включился и сработал дело, не встретив себе препятствий в виде каких–либо разумных соображений. Тищенко не успел опомниться, как был взят учителями под белы руки, развернут и выведен из зала в коридор, где с ключом в руках ждала их Светлана Петровна.
Тем временем на сцене закончилась сцена братания. Письман сел к роялю и заиграл «Марш деревянных солдатиков». Под решительную, победную эту мелодию Светлана Петровна заперла двери зала и положила ключ в карман пиджака Самуила Ароновича. В коридоре было светло. После театральной полутьмы всем им пришлось сощуриться. Учителя все еще держали Тищенко за локти. Только сейчас он начал вырываться. Его отпустили. Он сжал кулаки и уперся ими в бока. На лице его читалась недоуменная злоба. Была половина шестого. У школы, урча невыключенным двигателем, ждало его терпеливое такси.