— Да-да… — Гриша бы отмахнулся, но тело его не слушалось. — Не все убийцы одинаковые.
— А йогурты не все полезны. Но сути твоей это не изменит. Ты жизни отбирал бесчестно. В чаще прятался, подкарауливал, заманивал, лукавил. Ты многих погубил, ведомый некой целью. Но что ты дал взамен? Что миру предложил ты за свои бесчинства? Может империю создал на крови малой, в которой бы жилось всем остальным в тепле и без забот? Или войну предотвратил, спася тем самым миллионы? Нет, ты делал все в порыве эгоизма. Тебе важнее был ты сам, чем те, кого ты обокрал, чьи души проглотил, оставив гнить в плену твоих идей.
— Какая уже разница?
— И верно. Твой торг, я полагаю, подошел к концу? Настал черед тоски? Ну что же, тогда принятье собственной кончины на подступах, не за горами. Пожалуй, проведем эти минуты в тишине, а дальше, посмотрим, как заговоришь ты, отрекшись от всего земного. Быть может, осознаешь и поймешь, насколько глуп был и тщедушен? Ах, кстати, о горах…
Гриша посмотрел вперед и увидел, как на горизонте из бесконечного зеленого моря травы постепенно поднимался горный хребет такой высоты, что, казалось, подпирал своими вершинами само небо. Его каменистые утесы, покрытые белым снегом, нависали над землей, поражая монолитностью и масштабами.
— Никакой тоски. Можешь даже не надеяться, — Гриша сконцентрировал все свое внимание на правой руке. Он собрался с силами и попробовал согнуть ее в локте. Хотя бы чуть-чуть, самую малость. Но встреченное им сопротивление было настолько велико, что на миг ему показалось, будто он пытается сдвинуть с места тот самый горный хребет, что постепенно вырастал впереди. Тогда Гриша решил начать с чего-то поменьше. С мизинца. Он снова собрался с мыслями, сконцентрировался на пальце и дал мысленный сигнал к действию. Его желание было так велико, а напряжение достигло такого градуса, что Гриша едва сдерживался, чтобы не застонать. Но это дало свои плоды. По крайней мере ему так показалось. Палец сдвинулся. Может на пол миллиметра. Может на целый. А может, это была иллюзия, продиктованная надеждой на высвобождение. Так или иначе, Гриша уверил себя в том, что на крошечную долю, на миллионную процента, ему все же удалось преодолеть невидимое сопротивление, растянуть путы, которыми сковал его проводник. А это могло означать только одно, нужно продолжать пытаться. И он пытался. Прикладывал все силы, чтобы двинуть пальцем. Он чувствовал себя маленьким бараном, долбящим рогами в китайскую стену. Ужасное ощущение невыполнимости, невозможности. Но он долбил и долбил невидимую преграду. Брал ее измором. А проводник все шел вперед, молчаливый и непреклонный. Шел вперед по равнине, на встречу горам, увлекая его за собой, будто куклу на веревочке. Сломанную, никому ненужную, но все еще не потерявшую надежду куклу.
Гриша не знал, сколько времени прошло, да и сомневался, что в местах, через которые его вели, оно вообще существовало. Ему приходилось ориентироваться по горному хребту. И когда проводник дошел до его подножия, Гриша мог пошевелить мизинцем. Сколько попыток ушло на это он сказать не мог. Сбился со счета давным-давно. Да и какой смыл был в том, чтобы считать неудачи? Главное, что на табло побед ноль сменился единицей.
— Так это… — нарушил вечную тишину Гриша, взявшись за второй палец. — Ты что, прямо через горы полезешь?
— Тебе наскучило молчанье? — ответил, не оборачиваясь, проводник.
— Не то чтобы. Просто ты из себя всего такого умника строишь. Я знаю то, я знаю это… А у нас, у людей, есть такая поговорка, может слышал? Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет.
— Мудростью целого народа решил меня ты посрамить? Ну что же? Все верно, Григорий Титов, не каждую вершину стоит покорять. Но многие из них того достойны. И если путь твой тяжек и извилист, то не всегда его на легкий променять благое дело. А если это путь души, то тяжести его вдвойне полезны.
— Как скажешь… Все равно идти тебе. Я же тут болтаюсь, как сопля.
— Поверь, меня не утомить такой дорогой. Я прохожу ее и проходил, и буду проходить несчетное количество разов, сопровождая души в путешествии. Ведь это моя суть, мое предназначенье. Не ведаю я голода, не знаю жажды, и усталость моему телу не известна. Но за волнение твое, хоть и фальшивое, спасибо.