— Да? И за что?
— За то, что я убил семнадцать человек и хочу убить еще одного.
— Сколько? — Полицейский с подозрением посмотрел на Гришу.
— Семнадцать, — повторил тот. — Большую часть я сбросил в канализационный колодец в лесопосадке, за парком Пушкина. А еще троих… Ой, точно. Еще трое лежат в доме по улице Кокчетавской. Я номер не запомнил, но ворота остались открытые, так что найти будет не сложно. Значит с этими выходит целых двадцать. Ровное число. Можно сказать, юбилей.
Полицейский опять окинул подозрительным взглядом Гришу, после чего нажал на скрытую под столешницей кнопку. На двери решетки, разделявшей помещение, тут же щелкнул магнитный замок.
— Иди, на лавке посиди, — полицейский кивнул на дверь. — Следователь скоро спустится.
Гриша прошел в дверь, и как только та закрылась у него за спиной, замок опять щелкнул.
Когда зазвонил телефон, следователь Дубров сидел в своем кабинете и тер кулаками глаза. По-хорошему он давным-давно должен был лежать дома на удобном диване, смотреть кино и тискать жену, но после того, как в парке ливнем вымыло кучу трупов, место для личных дел в его жизни моментально испарилось. Как, к слову, и место для сна.
Продолжая одной рукой тереть глаз, Дубров другой потянулся к телефону, схватил трубку и поднес к уху.
— Да, — усталым голосом протянул он.
— Тут какой-то странный тип приперся, — сообщил полицейский из приемной. — Говорит, что убил толи семнадцать, толи двадцать человек. Кажется, этот тоже про парк.
— Опять? — Дубров шумно выдохнул. — Ну этого хотя бы искать не нужно… Ладно, сейчас спущусь.
Грише пришлось просидеть без дела почти двадцать минут. За это время он успел рассмотреть все плакаты, висевшие на стене, по бокам от стекла диспетчерской. Там были и разъяснительные листы с информацией о каких-то статьях закона. И какие-то графики. И даже большой раздел «Разыскиваются» с фотографиями преступников и пропавших людей. Одна из фотографий особенно заинтересовала Гришу. Лицо на ней ему было знакомо. Оно принадлежало фокуснику из парка. Оказалось, что его звали Никита Разумков, что он был совсем юн, и исходя из описания, полиция не имела ни малейшего понятия о том, что с ним произошло.
«Что же, — подумал Гриша, — я могу рассказать им, если они сильно этого захотят».
Он ухмыльнулся и его лицо на долю секунды превратилось в лицо Никиты. Эту метаморфозу, естественно, никто не увидел.
Так же, за время ожидания Гриша заметил, что в отделении обстановка казалась весьма оживленной. Конечно, он в подобных вопросах не разбирался, но здравый смысл подсказал, что для восьми часов вечера уж слишком много звонков поступало в диспетчерскую.
Наконец, дверь с истертой ручкой, находившаяся в дальнем конце отделенной решеткой части помещения, открылась и на ее пороге возник худощавый мужчина, одетый в серую рубашку и джинсы.
— Этот? — спросил он у обернувшегося полицейского за стойкой, показав на Гришу.
— Да, — кивнул тот.
Гриша понял, что разговор идет о нем и встал.
— Пойдем, — следователь поманил его и исчез в коридоре так же резко, как появился.
Кабинет следователя находился на втором этаже здания и выглядел так, как должен выглядеть кабинет следователя. Простое помещение с двумя письменными столами, заваленными бумагами. На третьем стоял старый компьютер с кинескопным монитором. В углу скромно ютился тяжелый металлический шкафчик-сейф.
— Заходи, — следователь показал Грише на табурет у дальнего стола. — Садись.
Гриша сел. Следователь обошел его, занял место за своим столом и, открыв потрепанный блокнот, взял ручку.
— Ну? — он посмотрел на Гришу с выражением лица, в котором в равной степени смешались недовольство, раздраженность и усталость. — Рассказывай.
— Рассказывать? — удивился Гриша. — Вот так просто?
— А ты как хотел? С танцами и парадом?
— Нет, но я думал, здесь будет кто-то с оружием для безопасности. Или хотя-бы в наручники меня закуете.
— Ты хочешь наручники? — следователь продолжал держать ручку у блокнота.