Недолго думая, Гриша включил на кухне свет и начал приготовления к трапезе. Он достал из нижнего шкафчика у плиты большую кастрюлю, снял с нее крышку и положил голову Никиты внутрь. Это была разумная мера предосторожности. Во-первых, из такого положения голова не могла никуда укатиться, что давало практические безграничные возможности по ее обработке. И во-вторых, внутри нее все еще могла оставаться кровь и если она зальет полы, то отмыть их будет весьма проблематично.
Убедившись, что кастрюля крепко стоит на своем месте, Гриша достал из деревянной подставки небольшой нож, которым обычно разделывал рыбу, и принялся срезать с головы скальп. Делал он это осторожно. Начал с разреза на затылке, прошелся к ушам и вниз аж до самого подбородка. Затем, повторив то же самое с другой стороны, он соединил разрез и одним решительным движением сорвал с черепа Никиты Разумкова волосы и лицо. Полюбовавшись проделанной работой, Гриша небрежно отбросил скальп с лицом в сторону и принялся рыться в верхнем ящике шкафчика. После недолгих поисков, он извлек на свет старый, еще советского производства, молоток для отбивания мяса. Вернув короткий нож обратно в подставку, он взамен взял еще короче, с зазубринами на лезвии. Этим он в быту никогда не пользовался и его было не жалко. Развернув кастрюлю с черепом, Гриша приставил нож к неровному шву между лобной и теменной костями, а затем ударил по рукояти молотком. Силу удара он рассчитал весьма удачно. Нож с хрустом вошел между костями, раздвинув их немного в стороны, но судя по глубине, на которую погрузилось лезвие, мозг в процессе не пострадал. По крайней мере не сильно. Гриша положил молоток на отрезанное лицо Никиты, взялся за рукоять ножа обеими руками и резко провернул. Лезвие провернулось между костями и встало поперек, раздвинув их еще шире. В этот момент Гриша почувствовал, что черный пластик ручки ножа едва не поддался и не лопнул. Это было бы досадной неудачей. Конечно, она бы не стала большим препятствием, но слегка подпортила бы то настроение, которое так старательно хотел сохранить Гриша. Он хотел, чтобы этот вечер был идеален. Он во что бы то ни стало хотел вскрыть этот упертый череп, как раковину моллюска и припасть к его драгоценному содержимому. Он хотел, чтобы этот вечер был абсолютно идеален и никой дешевый пластик не способен был его остановить.
Оставив нож торчать поперек Никитиной головы, Гриша подцепил пальцами края костей и со всей силы рванул их в разные стороны. Раздался продолжительный треск, будто где-то на кухне рвалась длинная полоска ткани. Кости разошлись в стороны, обнажив желтоватый мозг.
Не в силах больше терпеть, Гриша склонился над кастрюлей с человеческой головой и впился зубами в мягкую желеобразную субстанцию. Он начал поедать мозг Никиты Разумкова с жадностью проголодавшегося толстяка. Довольно постанывая, Гриша ощущал, как вместе с серым веществом внутрь него попадает нечто неописуемое, необъяснимое. Оно заполняло его внутреннюю пустоту, придавало ему вес. Придавало ему ОБЪЕМ. Он поедал не только мозг парня, но и саму его суть.
***
Гриша родился в семье с хорошим достатком. Его отец, Федор Игнатьевич Титов, был доцентом в городском институте. Большую часть дня он учил инженеров для градообразующих предприятий, а в свободное от работы время занимался авиамоделированием. Мама Гриши – Светлана Титова, а в девичестве – Лобова, была бывшей студенткой этого института. Но увидев в Федоре не просто учителя, а прекрасного мужчину, она бросила учебу и вышла за него замуж. Ее не остановили ни разница в возрасте, ни упреки со стороны матери. В то время Света была уверена, что влюблена, и влюблена по-настоящему, всерьез.
Благодаря связям, Федор Игнатьевич устроил свою молодую жену секретарем на соседнюю кафедру. Таким образом они могли быть все время друг у друга под рукой и в то же время не надоедать друг-другу. Это были лучшие два года в их браке.
Гриша был запланированным и желанным ребенком. Уходя в декрет, Света всем сердцем верила, что плод их с Федором любви выйдет прекрасным, просто удивительным. Она не знала, мальчик это будет, или девочка. Она не загадывала наперед. Просто ждала и верила в лучшее. Почему-то, по какой-то неведомой ей самой причине, внутри нее теплилась надежда на то, что ее ребенок непременно должен оказаться гением. Не меньше. Свету всегда поражал острый и мощный ум мужа, и она рассудила, что эта часть генов должна непременно «выстрелить».