Подробности того вечера Гриша помнил очень смутно. Очнувшись, он обнаружил себя лежащим на асфальте, но совсем в другом направлении. Хоть соображал он тогда плохо, но мог поклясться, что падал головой к бордюру, а когда встал, увидел этот бордюр у своих ног. Возможно он уже предпринимал попытку встать и смог только развернуться? А может Рома пытался его оттащить куда-то? Для Гриши этот вопрос так и остался не отвеченным. Главное, что в тот момент он чувствовал себя паршиво. Так, как не чувствовал себя еще никогда прежде. И дело было даже не в начинавшемся похмелье. Тошнота, головокружение и боль в затылке казались ему чем-то далеким, несущественным. А на первый план вышло нечто новое. Доселе незнакомое ему чувство. Это было похоже на озарение, но не то, которого ждут ученые или люди искусства. Нет, это была прямая ему противоположность. Удар затылком об асфальт выбил не только искры из глаз, но и родил идею в голове Гриши, которая изменила всю его дальнейшую жизнь. Она изменила его самого. И далеко не в лучшую сторону.
Григорий Федорович Титов впервые почувствовал себя «затычкой». Его захлестнуло ощущением собственной незначительности, плоскости, если можно так выразиться. Идея того, что большинство окружавших его людей, как и он сам, являются лишь дальними, топорными декорациями для чего-то большего. Для чего-то «объемного» и «полного». И осознание этого, нелогичная, но полная уверенность в том, что все обстоит именно так, окатила его холодным душем.
Измазанный в пыли и собственной крови, еще немного пьяный, Гриша, почти не шевелясь, простоял во дворе заброшенного профилактория около часа. И хоть со стороны казалось, что он просто пялится в одну точку, в действительности же он был занят очень ответственным делом. Очень важным делом. Стоя на месте, Гриша катился под откос. Он улетал в пике.
***
Проглотив первый кусок, Гриша откинул голову назад, закатил глаза и простонал. Вместе с частичкой мозга Никиты Разумкова, по его пищеводу спускалась волна «смысла». Серое вещество в этом процессе исполняло лишь символическую роль. Нервные клетки были прикрытием для куда более важной трапезы. Гриша поедал второстепенного персонажа, чтобы самому стать таковым. Это была его идея фикс. Это была его борьба за выживание, за существование, за ОБЪЕМ. И он чувствовал, как его приобретает.
Сделав пару тяжелых вдохов и совладав с накатившими на него переживаниями, он продолжил есть.
***
Придя домой, Гриша направился прямиком в ванную. На улице он, как мог, обтер затылок и шею травой, но немного крови еще оставалось на волосах. Да и одежда была грязной, чего отец никак не должен был заметить. По крайней мере тогда. У него и без забот по дому проблем хватало.
В те годы Федор Титов по-прежнему работал в институте. Особых успехов в науке он, к своему сожалению, не достиг, но против своей природы пойти не смог. Несмотря на обмельчавшую зарплату преподавателя, он настойчиво занимал свое место на кафедре, в отличие от коллег отказывался брать взятки и верил, что вскоре все наладится. Но дела, как водится, в гору не шли. Об авиамоделизме пришлось забыть, ведь свободное время Федор тратил на репетиторство, которое, иногда, приносило больше, чем основная работа и поддерживало семью на плаву.
Быстро помывшись и переодевшись, Гриша сделал вид, что ничего не произошло. От ужина он отказался, потому как голода совсем не чувствовал. Лишь тошноту и необъятную тоску. Отец, конечно, заметил запах алкоголя и грязную одежду в ванной, но панику разводить не стал. Решив, что рано или поздно это должно было произойти, он понадеялся на благоразумие сына, которое старался привить ему с самого детства. Он посчитал, что врожденный ум сделает свое дело, убережет Гришу от пагубной привычки.