В среду двадцать третьего октября 2019 года, ровно в двадцать часов тридцать четыре минуты Григорий Федорович Титов убил своего отца. Это было его первое, но далеко не последнее убийство.
Гриша хорошо помнил сам момент, когда его терпение лопнуло. Он плохо помнил слова, летевшие в его адрес — какой-то очередной выпад в сторону его алкоголизма — и совсем не помнил, что ответил на них — скорее всего какую-то глупость. Зато последовавшая за его ответом пощечина будто дернула рубильник в его голове. Вдруг, одна огромная и ясная, как день, мысль проявилась в его сознании и затмила остатки здравого смысла. Большое, пылающее «КАК ЭТА ЗАТЫЧКА ПОСМЕЛА?!» А дальше, как в фильмах. Красная пелена застилает глаза, рука сама нащупывает массивный том старой советской медицинской энциклопедии на книжной полке, и удар. Не ожидавший подобного, Федор теряет равновесие, пытается схватиться за все подряд, чтобы устоять, выворачивает половину книжного шкафа на себя и падает. Книги и полки разлетаются по полу. Старик дрожащей рукой держится за голову и испуганно смотрит на сына. Гриша склоняется над ним, но не для того, чтобы помочь встать и извиниться, но, чтобы нанести еще один удар. А потом еще и, еще, и еще…
Гриша бил отца до тех пор, пока не понял, что от толстой энциклопедии в его руке осталась лишь измятая обложка с парой страниц внутри. Часто дыша, он отбросил остатки книги в сторону и поднялся на ноги. В тот момент, и ни единожды после, он не чувствовал сожаления о своем поступке. Молча выйдя из комнаты, попутно разбрасывая ногами страницы энциклопедии, которыми, как опавшими листьями покрылся весь пол, он ушел на кухню. Там он допил остатки водки, купленной по привычке после смены и отправился спать. Тогда Гриша еще не осознавал, что натворил. Лишь проснувшись утром и увидев лежавшего в гостиной отца, в той же позе, погребенного в бумаге и измазанного в крови, он понял, что убил.
***
Совладав с нахлынувшими на него ощущениями, Гриша умылся, как следует оттер руки, недовольно отметив, что при вскрытии черепа сломал себе ноготь и вернулся на кухню. Из верхнего навесного шкафчика он достал старый поднос, который подарили его матери на свадьбу, протер его и положил на стол. На подносе Гриша аккуратно разложил маленький нож, ножницы из кухонного набора, предназначавшиеся для разрезания тонких костей и сухожилий, небольшую миску и две отрезанных кисти Никиты Разумкова.
Вместе с подносом Гриша прошел в гостиную. Порывшись в тумбочках, он отыскал лоток со швейными принадлежностями. Это была синяя пластиковая коробка с большим отделением, где навалом лежали катушки ниток различных сортов и расцветок, и подушечка, утыканная иголками. В выдвижных секциях хранились пуговицы с булавками, пачка одноразовых лезвий и маленький обмылок, чтобы оставлять отметки на ткани.
Этот набор жена не забрала с собой, а Федор не решался его выкинуть, хранил как память о женщине, которую когда-то очень давно любил.
Довольный собой Гриша, решил провести вечер в атмосфере домашнего уюта. Если так подумать, то уюта, как такового, он не ощущал с самого детства. А значит, чтобы воссоздать то самое тепло и комфорт ему нужно было по памяти привести комнату в нужный вид.
Доложив швейный набор на поднос, Гриша оставил его на журнальном столике, а сам направился к окну, чтобы задернуть шторы. После, он включил телевизор и наступил ногой на напольный выключатель торшера. Лампочка в абажуре, походившем на какой-то странный цветок, загорелась приятным желтоватым светом.
Прихватив с собой пульт от телевизора, Гриша уселся в кресло, положил на колени поднос и принялся переключать каналы. Он хотел найти какую-нибудь монотонную передачу, которая не давала бы заскучать, и в то же время не отвлекала от дела. Его выбор остановился на документальном фильме про людей, борющихся за права секс меньшинств. Эта тема совершенно не цепляла Гришу, а посему, подходила идеально.
Посидев с пару минут, почти не двигаясь, он немигающим взглядом смотрел на выгнутый экран старого телевизора. Он готовился к тому, что собирался сделать, настраивался на нужный лад. Точно так же он сидел полгода назад над трупом своего отца, перед тем, как попробовать его на вкус. После ночи убийства, он, не придумав ничего лучше просто пошел на работу, оставив Федора лежать на полу. Всю смену он думал о том, как поступить дальше. В полицию звонить он точно не собирался, а прятать труп – затея сложная, трудоемкая. Концентрируясь на проблеме, он будто в трансе дожил до обеда, затем пошел в заводскую столовую, где к нему в голову и пришла грязная мысль. Глядя на то, как толстая повариха насыпает в его тарелку пюре, а сверху кладет биток, он понял, что хочет попробовать человека. Это было странно, неожиданно и как-то… естественно. Несмотря на то, что раньше он никогда не задумывался на подобные темы, мысль о том, чтобы съесть другого человека совсем не показалась ему отвратительной или неправильной. Будто она всегда была где-то внутри него, дремала, выжидая подходящего часа. И этот час настал. Вернувшись со смены домой, Гриша, недолго думая, отрезал от своего отца кусок и съел. Без всяческих приготовлений, без парки, жарки и приправ. Вот так просто взял нож, срезал с бедра кусок мышцы, прожевал его и глотнул.