Но Гриша не сдавался, он был уверен в том, что в конце концов отыщет нужный фрагмент головоломки, когда-то давно выпавший из его души. Испробовав все, до чего мог добраться снаружи, он вскрыл живот Федора. Печень и селезенка по эффекту были схожи с мышцами руки, хотя длился он немного дольше. Незначительно дольше. Зато сердце… сердце было гораздо лучше всего, опробованного ранее. Гриша «ловил кайф» целых полтора часа, пока не обнаружил себя лежащим на полу и рыдающим как младенец. А затем пришли последствия, его опять стошнило.
Сидя на кафельном полу в туалете, Гриша знал, что уже очень близок к разгадке. Он представлял себе, что его тело отвергает грязные органы, хотя и получает от них некую пользу. А это значило, что где-то все же есть тот самый чистый, идеальный плод. Нужно было лишь продолжать искать. И, к слову, много времени это не заняло. Сразу после сердца Гриша отважился съесть мозг. Первая трепанация тоже запомнилась ему хорошо, хотя вспоминать о ней он почти никогда не хотел. От неумения и неопытности все вышло грязно, неаккуратно, с кучей ошибок. Осколки раздробленного черепа попали в мозг и их пришлось тщательно выбирать, чтобы ненароком не проглотить. Совсем как с яичницей, в которую нечаянно уронил скорлупу, только гораздо, гораздо хуже. Но, несмотря на все препятствия и неудачи, Гриша, наконец, получил то, к чему стремился. Проглотив кусочек отцовского мозга, он, вместе с этим, поглотил и частичку самой его сути. Одна бесполезная затычка пожрала другую бесполезную затычку и стала чуть менее бесполезной и незначительной, чем была. К всепоглощающему нолю в душе Гриши добавился нолик поменьше. По правилам математики вместе они все еще были ничем, но сам факт того, что это ничто увеличилось в размерах, создавал иллюзию изменений. А это все, что было нужно. К тому же, полностью съев мозг своего отца, Гриша стал чуточку сильнее и здоровее. Он заметил это, когда захотел отпраздновать маленькую победу чекушкой дешевой водки. Его печень, убитая длительными злоупотреблениями, вдруг неожиданно хорошо справилась с поступившей в нее новой порцией алкоголя. Это, конечно, не ахти какой прирост мощности, но все же.
С той поры Григорий Титов решил для себя одну очень важную вещь, он сделал вывод, который казался ему совершенно логичным и верным. Если весь мир – дешевая пьеса и он только что съел актера массовки, то что будет, когда он попробует второстепенного персонажа? И каким на вкус окажется главный герой?
Скорее всего, подобная логика, да и направление мысли в целом, покажется многим отвратительным, нездоровым, и эти многие будут иметь полное право так считать. Более того, психиатры появись у них в распоряжении такой человек, как Гриша, с легкостью бы различили в его поведении признаки нескольких серьезных психических расстройств, вызванных давней травмой головы. А значит, все его мироощущение с этими «затычками», миром-пьесой и поглощением других персонажей для приобретения их силы, лишь плод больной фантазии, симптом и ничего более. Вот только у Гриши были аргументы, подтверждавшие его правоту. Железобетонные аргументы.
За полгода он успел убить и попробовать семнадцать человек, включая отца. Все они, к его сожалению, были обычными «затычками», статистами, то там то тут мелькавшими на обочине жизни. Он отлавливал их в парке и уводил в лесопосадку, откуда возвращался всегда один. И всегда чуточку сильнее и здоровее, чем раньше. Сперва ему приходилось оглушать своих жертв или заманивать их обманом в укромное место, но со временем, с каждым съеденным мозгом в нем выработалось нечто, какая-то черта, которая вселяла в обычных людей чувство первобытного страха, подавляла их волю, заставляла их слушаться и повиноваться. «Харизма Дьявола» - так он ее называл про себя. Она действовала не на всех, только на совсем слабых духом, но этого было вполне достаточно, чтобы продолжать поиски заветного второстепенного персонажа.
Когда Гриша закончил шить на улице уже было темно. Он сидел на кресле и смотрел на свои окровавленные руки. Лоскуты кожи, прихваченные к ним грубыми стежками, были похожи на перчатки, сшитые самым бездарным портным в мире. Множество неровных швов, складки то там, то тут. Работа, далекая от идеала. Но Гриша гордился ей. Он сам не мог объяснить себе, почему, но по какой-то странной причине, он был полностью уверен в том, что сделал все правильно. Некий инстинкт диктовал ему, что все ровно так, как и должно было быть. Теперь оставалось только ждать.
Измотанный болью, Гриша медленно положил свои ладони на колени, как мог расслабился и направил внимание на телевизор, ведь настоящая магия происходит, когда никто не смотрит. И он не смотрел. Он закрыл глаза и слушал, как какие-то очередные ловцы удачи моют речной песок в поисках золота. Он полностью погрузился в передачу, в свои мысли, изо всех сил старался не думать о нитках, неприятно трущихся об раны. Он уснул сидя на кресле перед телевизором, а когда проснулся, обнаружил, что никаких швов и ниток больше нет. Никакой лишней кожи и крови. Словно весь прошлый вечер был лишь страшным сном. И только бурые пятна на рукавах и штанинах служили доказательством того, что все было на самом деле.