Шац склонился над гробом, положил руку на грудь Кириллу и поджал губы. Ему хотелось расплакаться, но он старался изо всех сил удержать слезы. Ему представлялось, что если он даст слабину, то Кирюха тут же откроет глаза и в привычной для него манере отпустит какую-нибудь колкость в духе «Ну ты чего, Надежда Павловна, нюни распускаешь? Опять таблички с циферками не сходятся?» Эта мысль заставила Шаца врасплох, она показалась ему такой точной репродукцией, что он нехотя улыбнулся.
Вдруг кто-то с силой потянул его за рукав. Шац повернулся и увидел разъяренную вдову. Ее многозначительный взгляд пылал ненавистью и готов был просверлить его прямо на месте, растопить, как пламя военного огнемета маленький кубик льда.
— Ты какого черта сюда приперся? — прошипела она и потянула его за локоть подальше от гроба. — Я же ясно дала понять, что тебе здесь не рады.
Хоть вдова и не поднимала голоса, но было ясно, что она сейчас в бешенстве.
— Я просто хотел попрощаться… — Шац выдернул локоть из цепкой хватки.
— Тебе мало того, что ты натворил?
— Но я же ничего не сделал…
— Тебе мало?!
Окружающие постепенно начали оборачиваться на шипение вдовы.
— Знаешь, что, — неожиданно для себя Шац почувствовал уверенность. Возможно, в нем все еще говорил голос второго Кирилла, а может быть просто его терпению настал конец. Так или иначе, он собирался высказаться, расставить все точки над i. — Хватит! Остановись! Ты ведешь себя как полная дура.
— Дура?! — ее лицо моментально налилось кровью.
— Да, дура. Ты ищешь виноватых там, где их быть не может. Кирилл утонул. Понимаешь? Утонул. Это несчастный случай, — он знал, что это не так, и, может быть, когда-нибудь решиться рассказать ей, как все было на самом деле, но только не при всех этих людях. Только не сейчас.
— Несчастный случай? А кто потянул его на эту сраную рыбалку? Ты! — она ткнула пальцем ему в грудь. — А кто притащил туда водку? Ты! — и снова тычок. — А кто всегда приносил водку? Ты! Ты! Ты…
— Ну, полно вам, — вмешался в разговор священник. — Браниться при усопшем негоже. Нарушение обряда, это оскорбление…
Вдова метнула в него взгляд, подобный молнии. Священник осекся, буркнул: «Понял…» и отступил.
— Послушай, — Шац взял ее за плечи, — он для меня был так же дорог, как и для тебя. Мы были близкими друзьями. Не просто так, прохожие. Близкими, понимаешь? Да если бы я знал, что все так выйдет, то никогда в жизни не позвал бы его. Но случилось то, что случилось. Уже ничего не поделаешь. Ничего не исправишь. И искать виноватого в несчастном случае – глупо, — он сделал паузу, а потом добавил: — Тем более, я и без твоих обвинений буду корить себя всю оставшуюся жизнь. Так что дай мне просто попрощаться с ним по-человечески, а потом я уйду.
Вдова посмотрела на Шаца, затем на затихших людей, молча наблюдавших за сценой. Она не собиралась уступать, но ее взгляд уперся в сына, стоявшего у ПАЗика. Его выражение лица было ей очень знакомо. До боли знакомо. Оно ясно говорило: «Мам, ну ты чего?»
— Ладно… — после недолгой паузы ответила она уже более спокойно. — Прощайся.
Шац благодарно кивнул, отпустил ее и вернулся к гробу. Что-то тихо сказав покойному Кириллу, он еще раз склонился над ним, по-дружески похлопал по груди и отошел. Рабочие накрыли гроб крышкой, забили в нее гвозди и опустили его в могилу.
Некоторые, включая вдову, отца и самого Шаца бросили в могилу по горсти земли и на этом погребальная церемония закончилась. Священник вернулся к себе в автомобиль. Кладбищенские рабочие взялись за лопаты, а люди начали загружаться обратно в ПАЗик. Шац тоже собрался уходить, но его окликнула вдова.
— Кирилл, — сказала она таким тоном, какой он уже никогда не надеялся услышать снова, — ты с нами поедешь?
Он обернулся и посмотрел на нее с удивлением.
— Я бы хотела послушать, как вы провели последние часы.