— Что? — не поняла та.
— Ничего, — Дудка забрал сдачу, змея в пакете и собрался уходить, но у самого порога остановился и бросил через плечо: — Найдите себе другую работу!
Сам он не любил непрошенных советов. Да и кто их вообще любит? Но видеть человека, полностью потерявшего запал, изнывающего от скуки, просиживающего рабочие часы за фильмами, было выше его сил.
***
Следующим пунктом назначения Дудки был магазин стройматериалов. Длинное полуподвальное помещение с невзрачной и неоригинальной вывеской «СТРОЙМАТЕРИАЛЫ» над входом. Степа захаживал туда временами, когда ему нужно было починить что-нибудь в квартире, но визиты эти были редкими и нерегулярными, от чего персонал магазина каждый раз общался с ним как с новым покупателем. А может это была политика их начальства? Так или иначе, на его руку они реагировали, как и все остальные – невежливыми взглядами — будто им сложно было привыкнуть — и Степе приходилось каждый раз придумывать новую шутку на эту тему. Но в один момент, зайдя за заменой для перегоревшей лампочки, он просто-напросто сдался и повторил шутку, сказанную им в прошлый раз. Выяснилось, что их продавцы тоже не запоминали. С тех пор он по этому поводу больше не переживал.
В магазине стройматериалов Дудка купил моток тонкой медной проволоки, толстые резиновые перчатки и настенное крепление с колечком. Все это он сгрузил в пакет-маечку, который подхватил мизинцем, а змея зажал подмышкой здоровой руки. На этом его поход за покупками был окончен, но сам день – далек от завершения.
Домой Дудка заглянул ненадолго, только для того, чтобы оставить купленные вещи. После этого он перешел дорогу, взял в продуктовом магазине бутылку крепкого пива и отправился вверх по улице к аллее славы, проходившей от вечного огня – памятника павшим в Великой отечественной войне героям, аж до самой стоматологической поликлиники. Дудка не стал останавливаться у стел, на которых были высечены имена фамилии и даты смерти. Он прошел по аллее мимо памятника, обогнул постамент с артиллерийской пушкой и сел на одну из пустовавших скамеек. В разгар рабочего дня на аллее почти никого не бывало, а редкие мамаши с детьми обычно устраивались в противоположенном конце, через дорогу от стоматологии, где местный депутат под предлогом избирательной кампании оборудовал игровую площадку.
Степа поставил неоткрытую бутылку пива на скамейку рядом с собой, глубоко вдохнул, выдохнул, и огляделся по сторонам. Летний город радовал глаз. Высокие каштаны и пышные катальпы, которыми была засажена аллея, превратили это место в маленький парк. Некий уголок тишины и спокойствия, вокруг которого бушевала — если так можно выразиться о провинциальном городе — повседневная жизнь.
Степа сидел на скамейке и смотрел, как вдалеке шумная ватага ребятни возится на детской площадке. Как парочка бабушек на тротуаре пристает к прохожим с буклетами, зазывающими на собрание иеговистов. Как девушка с ярко-рыжими волосами, затянутыми в тугой хвостик, выгуливает маленькую собачку. Он смотрел на всех этих людей и думал о том, как…
— О чем мозгуешь? — вдруг Дудка услышал голос старого знакомого. Он повернулся и увидел бездомного. Низкого мужичка с большой залысиной и растрепанной бородой, одетого совсем не по погоде в длинное, почти до пола, грязное пальто.
— О, Рупор, привет. Ты как всегда по расписанию, — Дудка показал на бутылку.
— Пивасик? — Бездомный улыбнулся, обнажив редкие желтые зубы. — Спасибо! — он взял пиво, открыл его о спинку скамейки и сел рядом со Степой. — Так, о чем думы думаешь? Опять какая-нибудь философская фигня?
— Ага, — Дудка кивнул. — Ты же меня знаешь…
— Ну, рассказывай. Только подожди, щас я задиогенюсь, — Рупор поднес бутылку ко рту, запрокинул голову и одним глотком выпил половину, затем вытер рукавом губы, отрыгнул и сказал: — Во! Теперь давай.
— А чего тут рассказывать? Просто фантазирую, как это, бояться темноты не от знания, что в ней может жить, а так, в целом.
— Чет я недостаточно задиогенился, кажется. Или это ты сегодня с перебором?
— Это я с перебором… Ты знаешь, что такое проклятие знания?
— Не. Что-то из работы твоей?
— Ну, почти. Это когда человек что-то знает и ему становится сложно думать об этом с точки зрения того, кто не знает.