— Мне нужны часы, — Таня положила на стол раскрытую ладонь, прямо в центр рисунка из муки. — Степа, дай мне часы, чтобы я могла спросить.
Он вздохнул, потянулся и поднял часы, лежавшие в десятке сантиметров левее от рисунка, затем вложил их в руку девушки. Она тут же зажала их в кулаке так крепко, что костяшки на ее пальцах побелели, а на запястье проступили вздувшиеся жилки.
— Я вижу… — из горла Тани вырвался неопределенный звук, похожий одновременно на стон и всхлип. — Я вижу формы внутри часов. Папа Легба показывает мне их… Он раскрывает мне их… сущность, их природу. Развязывает узлы. Теперь я их понимаю, я смотрю их глазами…
— У них есть глаза? — Петя покосился на Дудку. Тот в ответ пожал плечами.
— Теперь я знаю, куда они смотрят, что двигает их стрелки. Кто двигает их стрелки.
На последних словах Дудка заерзал на стуле.
— Это человек, — Таня запнулась, будто о чем-то задумалась. — Странный человек.
— Ты можешь узнать, как его зовут? — Дудка наклонился вперед и навис над столом.
— Я смотрю на него… — продолжила она, словно не услышала вопроса. — Смотрю, но не вижу. Он прячется. Папе Легбе это не нравится. Мне это не нравится. Нам не нравится этот человек.
Неожиданно Дудка почувствовал, как что-то в его штанах завибрировало и вздрогнул. Рефлекторно схватившись за карман, он понял, что это мобильный, достал его, посмотрел на маленький экранчик. Номер на нем был без подписи. Не думая, Дудка нажал кнопку сброса и откинул телефон назад. Тот шлепнулся в спинку кожаного дивана и соскользнул на подушку.
— Имя, ты можешь узнать его имя?! — Дудка надавил голосом, привлекая к себе внимание, — Может быть адрес? Кто он? Откуда?
Таня была слишком глубоко в трансе, чтобы услышать его. Сейчас она слышала только слова, что нашептывал ей Папа Легба и видела только видения, что он показывал ей.
— Очень плохой, — она уставилась бельмами закатившихся глаз в пустоту, — очень, очень плохой слоеный человек. Охотится на людей. Собирает их, как… как…
— Таня, почему он слоеный?
— Его руки… Я вижу его руки. Они чужие. Он носит чужие руки, как перчатки. А его лицо…
***
Гриша остался ночевать в доме Шаца. Он не беспокоился о том, что кто-то может заявится к нему без приглашения. Его разум был полностью занят мыслями о некоем Дудке, которого упомянул Кирилл перед смертью. А в его кипевшей крови было столько самоуверенности, что окажись на пороге любопытная соседка, полиция или даже национальная гвардия, ему было бы плевать.
«Жалко, что бухгалтер слился так быстро, — думал Гриша, готовя кухню к большой трапезе. — Если бы не эта идиотская раздражительность, если бы не эта гадская вспыльчивость, вечно вылезающая после пары рюмок… Я бы мог пытать его по меньшей мере несколько часов и выдавить из его жалкой головешки все до последней капли. А теперь что? Ищи – свищи этого непонятного Дудку. А где, спрашивается, искать?»
В тот вечер Гриша был поражен собственным аппетитом. Вернее, способностью поглотить так много пищи. Сам он уже давно не был уверен в том, что просто ест. Скорее, впитывает, если можно так выразиться. Иначе, как объяснить тот факт, что один единственный человек умудрился слопать целых три мозга за раз. Без перерывов, без перекуров. Сначала плаксу дочку, потом ее крикливую мамашку, и в заключении – кормильца семейства. Он вскрыл их черепные коробки, расставил по тарелкам, взял в руки ложку и не останавливался, пока не съел все до последнего кусочка. А это, если брать средние размеры мозга, по меньшей мере пять килограмм еды. Крайне жирной еды. Даже если какой-то человек и способен за один присест запихнуть в себя пять килограмм, то чувствовать себя после этого он будет ужасно. Просто отвратительно. Но с Гришей все было в порядке. Его живот не болел. Напротив, во всем теле ощущались небывалая легкость и прилив сил. Будто в игрушечной машинке сменили старые батарейки на новые и ее колесики снова закрутились на полной скорости.
Закончив ужин, Гриша какое-то время сидел на кухне и размышлял о том, что делать дальше. Он прокручивал в голове раз за разом последние слова Шаца, стараясь сохранить их неискаженными. Анализировал каждую букву, искал несуществующие смыслы и скрытые метафоры, как это частенько делают никудышные школьные учителя литературы, разбирая классические произведения. Пытался понять, откуда в водохранилище взялась огромная рогатая жаба. И что более странно, откуда мог взяться мужик без пальцев, очевидно, разбирающийся в этих жабах. Или с этими жабами.