Зрители хохочут до слез. Чего только не придумает эта шайтан-девчонка!
— Ой, шут базарный! — хохочет Ана-ханум, следя, как трепыхают крылья, как судорожно дергаются лапки изображаемого Баджи подбитого воробья.
Лавры Баджи не дают покоя Фатьме. Она хочет, чтобы аплодировали и ей, она сама готова дать представление.
— Ты что, с ума сошла? — накидывается Ана-ханум на дочь. — Так только в деревне глупые мужики забавляются.
— А почему Баджи можно? — хнычет Фатьма.
— Она дочь сторожа — это все равно что мужичка, — разъясняет Ана-ханум. — А ты — дочь ковроторговца. Незачем тебе кривляться, как шут базарный. Вот куплю тебе серебряное кольцо и браслеты — ты скоро невеста, — забавляйся ими сколько хочешь.
«Вот ты, оказывается, какая! — размышляет Баджи. — Ну, ладно же!..»
Спустя несколько дней Ана-ханум снова в добром расположении духа.
— А ну, Баджи, повесели нас! — приказывает она.
Баджи делает вид, что у пес болит нога. Наколола, говорит она, во дворе. Не сможет она сегодня веселить, не сможет показать пять хромых.
— Куда же ты годишься? — говорит Ана-ханум разочарованно, но вслед за тем добавляет заискивающе: — Попробуй, Баджи, может быть сумеешь.
Баджи делает вид, что пробует. Нет, ничего у нее не получается.
— Никакого от тебя толку, даже повеселить не умеешь, — говорит Ана-ханум сердито. — Ты и в самом деле дура хромая!
Баджи пожимает плечами.
«Сами вы дураки хромые, да еще вдобавок слепые!» — мысленно говорит она в ответ.
Пленные турки
В начале 1916 года русская армия повела наступление на Эрзерум.
Высокогорная зима турецкой Армении была в том году особенно сурова. Морозы стояли в двадцать пять градусов, бушевали горные вьюги. Крутые скалы обледенели. Лошади падали, не в силах тащить орудия.
Казалось, сам аллах выступил на защиту турок. Но русские солдаты, пробив кирками ступени в отвесных, одетых в ледяную броню скалах, втащили орудия на неприступные кручи и начали штурм крепости. Пять дней длился штурм главных фортов — битва с упорным врагом и с природой. На шестой день Эрзерум пал.
Отвернулся, видно, аллах от своих сыновей.
Когда весть о взятии Эрзерума долетела до Баку, в соборной Джума-мечети губернский казий выразил свои верноподданнические чувства и произнес речь о том, что бакинские мусульмане восхищены доблестью его императорского высочества великого князя Николая Николаевича, командующего русской кавказской армией, сокрушившего твердыню Турции, ключ Анатолии — Эрзерум.
Люди понимали, что за этими словами восхищения кроется печаль. Но правоверные прощали ему невольную ложь и втихомолку сами сокрушенно вздыхали о падении Эрзерума…
Город был полон беженцев из районов военных действий. Они лежали на тротуарах с детьми, со скарбом. Азербайджанские благотворительные общества, сосредоточенные в одном из красивейших домов города, так называемом «Исмаилие», взывали к сердцам мусульман, предлагая воздерживаться от празднования новруза, а средства, расходуемые обычно на сладости и праздничную стрельбу, на все, что так красит новруз, жертвовать в пользу беженцев-мусульман. Филантропы из Исмаилие устраивали благотворительные вечера, балы. Меры эти давали не много — богатые люди неохотно раскрывают кошелек для бедняков.
Все в ту пору казалось безрадостным, даже приближающийся новруз, новый год, не предвещал веселья.
Ана-ханум, однако, не пожелала нарушить обычай. Известно: чем слаще новруз, тем слаще грядущий год. Посулив Шамси побаловать его на славу всевозможными яствами, она выпросила у него немало денег. Одну десятую, правда, она отдала в пользу беженцев: ничего не дать — неудобно перед соседями. Но чтобы избежать двойных расходов, сделала она это в четверг, в день, когда по закону нельзя отказывать в милостыне.
Три дня с утра до вечера Ана-ханум гоняла Баджи но лавкам. Продукты, которые Ана-ханум не находила достаточно хорошими, она швыряла Баджи в лицо, заставляла ее по нескольку раз менять их. Лавочники с проклятиями прогоняли назойливую девчонку. Баджи месила, раскатывала тесто, толкла в ступке пряности, взбивала белки, терла до белизны желтки, подбрасывала в печь дрова.
Когда наконец яства были готовы и красиво разложены на блюдах и на дощечках, Ана-ханум оглядела плоды своих трудов с чувством, с каким полководец оглядывает свои войска перед боем: разве не должны были все эти яства идти в бой, чтоб утвердить величие кулинарии и принести Ана-ханум славу?