— Теперь им есть, о чем поболтать за ужином, — усмехнулась Елизавета Игоревна. — Они любят судачить и рассказывать о своей жизни по тысячу раз.
— Скажите, пожалуйста, с кем я могу поговорить о нем?
— С преемником или духовным наставником. Наставник живет на территории пансионата, а Шофин Эдуард постоянно в разъездах. Но могу дать номер телефона его секретаря.
— А наставник?
— В церкви. Ефим перед смертью жены построил здесь церквушку с колокольней. Точнее, отстроил заново после пожара.
— А как мне туда попасть?
— Просто идите по указателю.
— Спасибо. Сначала к нему. А как его зовут?
— Наум.
— Хорошо. Спасибо, что помогли.
— Номер телефона в моей кабинете, — заявила Елизавета Игоревна. — Потом я попрошу сотрудника вас проводить до выхода. Здесь ходят только в сопровождении. Таковы правила. С оружием мы сделали исключение.
— Понимаю. Спорить не буду. Незачем.
Они дошли до ее кабинета. Доктор дала нужный номер и вызвала охранника, который спокойно шел рядом с Глебом до главных дверей.
Пошел снег. Машину успело немного запорошить. Прекрасная погода, если бы не обстоятельства. Дело будет продолжено вопреки надежде Глеба закончить расследование.
Он шел по скрипучему снегу и стуча зубами от холода. Колокольня являлась неким маяком.
Из церкви выходили прихожане: женщины в шубах и разноцветных платках. Глеб хотел закурить, но посмотрел на крест, возвышавшийся над куполом, и передумал.
Глеб посмотрел внутрь и обнаружил молодого священника в рясе, зажигающего свечи.
— Можно вас на минутку? — громко спросил Глеб.
— А почему не зайдете?
— Как-то непривычно к вам с оружием приходить. Я из полиции.
— Вы же замерзли...
— Надеюсь, быстро поговорим.
Наум кивнул и попросил прихожанку помочь ему поставить свечки. Поблагодарив ее, он вышел из церкви и захлопнул массивные двери.
— Ветер может внести свои коррективы.
— Понимаю, — сказал Глеб. — Вы духовный наставник Ефима Тимуровича?
— Да, — спокойно ответил Наум. — Я знаю к чему вы ведете...
— Тогда буду рад выслушать.
— Он пришел после ссоры с Николаем Валерьевичем. Фамилию не говорил, да я и не выпытывал. — Наум посуровел. — Вы думаете, что он убил Лиду?
— Вам уже известно, — сказал Глеб.
— В семь утра ворота пансионата открываются, чтобы верующие могли прийти в церковь и помолиться Богу. Я многое слышу. Иногда люди обсуждают в этих стенах то, что их страшит. Я знал, что вскоре вы наведайтесь в эти края...
— Тогда все значительно легче. — Глеб достал блокнот. — Скажите, пожалуйста, мог ли он это сделать? Или с помощью кого-то? Денег у Ефима Тимуровича хватало.
— Нет. Он поругался с Николаем Валерьевичем и корил себя, что сказал эти ужасные, разрушительные слова. Покаялся в этом и избрал путь ближе к Богу. Начал молиться и жертвовать на нужды обычных людей. Он примирился с Богом и пришел к свету.
— То есть думаете, что он не способен на это?
— Нет. Он приходил ко мне, когда Николай Валерьевич начал обманывать его на деньги. После продажи компании за бесценки Ефим Тимурович и бросил эти слова. Он мне говорил, что черт попутал. Потом пришел к заключению, что слишком долго думал о зарабатывании денег. Вот и начал заниматься благотворительностью. Активно жертвовал сиротам и инвалидам. Многие выходцы из приютов устроились на хорошую работу и были адаптированы к социальной жизни. В его действиях мецената не было никакого злого умысла.
— Умысла?
— Понимаете, есть люди, которые делают рабами своей воли тех, кому они отдали деньги. Грешники часто используют бедствующих в своих целях. А Ефим Тимурович, наоборот, всячески поощрял стремление нового поколения изучать точные науки, преуспевать в творчестве. И самое главное: он никогда не виделся с теми, кому помогал. Только преемник... Умерший сын Ефима Тимуровича мечтал открыть приют для животных. Любил лечить собак и кошек. Но чума...
— Понимаю.
— После той ссоры Ефим Тимурович дал себе зарок, что помогать должен не для заголовков в газетах, а анонимно. Чтобы никто не знал, кто причастен к счастью нуждающимся. Даже церковь восстановлена из пожертвований Ефима Тимуровича.
— Это не отменяет подозрений.
— Вы правы, господин полицейский. Я знаком с ним с семидесятого года. Он так сильно опечалился, что высказал своему обидчику непростительные слова. — Руки священника покраснели. — Однако вскоре они помирились...
—Для дешевого представления, — горько усмехнулся Эдуард. — Можно на «ты»? Не для формальности сказано...