Присущая нам планетарная отрешенность приходит преимущественно по утрам, сразу за пробуждением. В такую минуту мир особо опасен и огромен, а обременительно в нем решительно все. В особенности вылезти себя из-под одеяла, найти тапки, столь небрежно не оставленные вчера вечером рядом с койкой, которая и сама-то вмерзла в холодину пола. А ведь впереди еще весь день. Как говорится в таких случаях – «все еще впереди». Впереди что-то, традиционно заполненное типичными траблами и напастями, геморами и невзгодами. И предстоит еще проявить себя с самой выгодной стороны, дабы протянуть до вечера, не протянув ног. А сперва нужно заставить себя выйти во мрак улиц разбитых фонарей, где утренний ветер будет перерастать во внутренний, и отнюдь не прогулочным шагом устремиться навстречу к этим траблам и геморам. Видя в автобусе знакомые все лица, толкаться с их телами. Чем не абсурд? А возвращаясь ввечеру на электричке, в уютненький вагон свою долю абсурда притащат контролеры пассажиров, иногда вдруг возникающие из слепой зоны тамбура и требующие от нас, путешественников, неких билетов. В итоге мы понимаем, что говорим на разных языках, и взаимопонимание едва ли достижимо, тогда они воображают, что прогоняют нас. Это нас-то, в сущности, еще совсем детей. Тех самых, с самого детства озадаченных и застигнутых космосом врасплох. И мы как дети малые, поддерживая игру, уходим в дверь на нужную остановку. Но с контролерами мы расстаемся друзьями, условившись, что в следующий раз у нас обязательно будет с собой именно такой билет, какой им нужно проверить.
И вот снова вечер, в котором можно наконец-то предельно честно и искренне признаться: Я царь – я раб – я червь – я бог!.. А ближе к ночи можно и ехидно подумать об Америке, соединенной штатами, которой так завидовал с утра, борясь со снами в антиобщественном транспорте. Пока мы сновали по городским лабиринтам, она враждебно нежилась в джакузи, вальяжно посматривая в TV, заказывая пиццу в свои одноэтажные небоскребы. И совершенно не думала обо мне. Не думала о безработных, но отчего-то все равно беззаботных голодающих африканских голодранцах. Не думала о нас, посещающих работу и получающих зарплату, но все равно понурых и одержимых идеями космоса. Извечно экономящих, ущемленных в супермаркете соблазнов, делающих друг другу едкие комплименты, варящихся в собственном котле. И не желающих знать об этом ничего. Потому что якобы некогда, якобы есть дела, важность которых посильнее… Теперь ваш выход на сцену театра абсурда, янки. А мы, пока солнце отвернулось, отлежимся за шторами. Хотя, конечно, мы по-прежнему никогда не спим, а только выжидаем окрика демона утра – будильника.
Ева Адамовна, пишу вам это сочинение из крепости своего духа, в которой подрабатываю по ночам узником совести. Настроение сочинения во многом продиктовано жизнепередрягами Я, который вновь ходил сумрачным, сползая в обычную привычку к неудачам. И, знаете, было бы с чего: очередная придуманная Вера-Надежда-Любовь – Разуверила-Обнадеждила-Разлюбила.
Но в целом Я не приуныл. Выкарабкался из карибского кризиса с помощью сыворотки работы. Как теперь вспомнить, кто подал идею учредить русское отделение «Охотников за привидениями», но Я сгоношил под это дело ряд духовных отцов, а те дали денег, согласившись, что привидения – это достаточно призрачно, чтобы бороться с ними безжалостно, как с коррупцией. И как печально теперь признавать, что Я погубил себя сам, стоило только получить неожиданный успех у женских привидений, прежде таких невидимых и неуловимых. Но кончилось все как жизнь предсказуемо – подцепив какую-то незримую заразу от особенно полюбившей потусторонней женщины, Я и сам сделался привидением.
Каково же было удивление его соратников, когда они все вместе, как обычно приехав на выполнение заказа по излову всякой всячины на загородный корпоратив, вдруг увидели, что в ловушку, помимо прочих, затягивает и их духовного лидера… Тот и сам, казалось, только в эту минуту осознавал всю подлинную серьезность и курьезность происходящего.