Выявленное нами сопротивление духа материализма Фагота творческому духу христианства намного масштабней и важней, чем любые рыцарские побоища. Хотя, конечно, история альбигойцев имеет отношение к извечному противостоянию мирского и духовного, символических Египта и Израиля. Так же как биография Герберта Аврилакского – алхимика, сменявшего реторту на тиару или же философия Бэкона. Но это частности, а в образе Фауста-Фагота сфокусировано главное, предъявлены самые общие, кардинальные претензии к неверному управителю. Кстати, слово регент, кроме руководителя церковного хора имеет и другое, более важное значение. Так называют временных правителей при не достигших совершеннолетия законных наследниках. Это значение настолько точно совпадает с ролью неверного управителя из евангельской притчи, что придётся именно его признать основным. Речь идёт именно о князе мира сего или материалистическом духе, властвующем в этом мире, пока человечество вынуждено подчиняться вещественным началам.
Чем более усерден временный управитель, чем совершеннее естественнонаучное знание о вещественных началах, тем ближе момент его отставки и превращения наследника в жениха. Потому что естественнонаучное знание действительно даёт необходимую материальную независимость, но материализм не может решить психологические проблемы, извлечь из вещественных начал необходимое духовное знание. Совершенное знание о духовном мире имеет своими символами свет или белые одежды. Путём естественнонаучного исследования материального мира нельзя получить духовного знания – нельзя сотворить свет из тьмы. Можно лишь достичь совершенства тёмных одежд, в которые одеты Воланд, мастер, Маргарита и Азазелло в 31 главе и в начале следующей.
Следовательно, чёрные кони-птицы олицетворяют укрощённые мирские страсти, что даёт творческому духу и всем ипостасям человеческой личности необходимую свободу. Но эта свобода не для материального, а от материального. Это свобода от тьмы для движения к свету, для возвращения к истине, явленной две тысячи лет тому назад. Для этого возвращения к свету вовсе не нужно уничтожать тьму, победа над нею возможна лишь путём любви. Только любовью можно получить чёрные одежды знания, дающего необходимую степень свободы. Лишь полное примирение Воланда с духом материализма, то есть с силами тьмы, даёт возможность выйти из катакомб и свободно действовать силам света, духовным знаниям. Последнее утверждение может быть сгоряча принято за манихейство, но примирение не означает уравнивания. Наоборот, равенство сил и значения означает вечное противоборство без примирения. Только примирение всадника с лошадью на основе любви и знаний её природы означает его истинную победу. Любые сугубо материальные стимулы – голода, боли, страха означают несвободу и страдание обоих – и лошади и всадника.
Слепые догматики вроде Левия тешат себя бесплодными мечтами о мире без теней, о свете без тьмы, фактически отстаивая тем самым манихейский идеал о вечном противостоянии света и тьмы, когда на самом деле необходима помощь творческого духа духу материализма, ведущая к их примирению. Именно поэтому фарисеи Нового Завета не могут или не хотят понимать смысл притчи о неверном управителе, в которой временный распорядитель дома получает в конце своего правления похвалу и благословление хозяина. А ещё у евангелиста Луки есть притча о добром самарянине, в которой также обещана награда содержателю гостиницы, то есть временного пристанища.
Собственно, награда эта и заключается в искуплении духа, который был должен временно играть роль хозяина дома, то есть личности «современного» человека. Этот временный распорядитель должен был отвечать на все вопросы, в том числе и те, которые относятся к сфере света, то есть выступал в качестве самозваного переводчика на язык естественной науки понятий, относящихся к духовной сфере. В результате получается в лучшем случае цирк, в худшем – глумление. Классический пример такого шутовства – фрейдистские интерпретации символов и закономерностей психической природы человека. Прочие механистические, картезианские варианты гуманитарных теорий тоже не отличались цельностью и точностью «перевода» духовного опыта на язык материализма.