Вскрытая Барковым интрига с Левием Толстым также отражает глубокий интерес Булгакова к философским работам, осмысливающим христианское учение. Судя по ехидным репликам Воланда, толстовским толкованием Евангелия Булгаков не восхитился. Но своим вниманием к этой работе, и в ещё большей степени – своим романом в Романе, Булгаков одобрил саму идею альтернативного прочтения Евангелия. Вложенные в уста Иешуа слова о том, что они всё неправильно понимают и записывают, относятся не только к Толстому, но и к Левию Матфею, к каноническому толкованию евангелий. Эта идея является одной из главных и самых очевидных линий в Романе – от первой до последней главы. Весть о том, что Иисус был и существует, а его слова необходимо понять правильно – это и есть миссия булгаковского Воланда в современной Москве.
Наконец, не будем забывать, что Булгаков родился и вырос в семье богослова и потомственных священников. В семейном круге общения, за гостевым столом обсуждались не только обыденные проблемы. Богословские и философские книги были не только доступны, но и более понятны будущему писателю, чем нам с вами, хотя бы в части постановки проблем и неразрешённых вопросов. Нужно заметить также, что отец писателя состоял в активной переписке с С.Булгаковым и кругом православных философов – последователей В.Соловьёва, из которого выросли такие мыслители как П.Флоренский, А.Лосев.
Итак, теперь мы знаем, каким взглядом и под каким углом нужно рассматривать текст Романа. Взглядом художника и драматурга, умеющего схватить множество тонких деталей, нюансов и мастерски соединить их в лаконичный элемент сюжета. Взгляд этот направлен не только на внешнюю сторону жизни, но устремлен к философским и богословским глубинам. Его направляет страстное желание проникнуть в тайны идеальных сущностей, вращающих колеса истории, управляющих послушными им революционерами и тиранами, буйными поэтами и скромными философами. И ещё мы подозреваем, что замысел Романа, построенный на альтернативном евангелии от Воланда, указывает на главную тайну – скрытый смысл евангельских притч. Однако при всём при этом Булгаков остаётся художником, писателем, сатириком, драматургом. Свой путь в потаённое пространство, населённое идеальными сущностями, он прокладывает не философскими, а художественными методами – внутреннего, интуитивного созерцания идей и воплощения их в зримые образы.
4. Три источника
Чтобы лучше понять Автора, нам придётся вникнуть в суть его художественного метода проникновения в идеальный мир коллективного бессознательного. Для этого тоже придётся начать немного издалека. А именно из тёмного леса, где многие из нас бывали хотя бы в походе за грибами.
Представим, что по заросшей травой и мелким рябинником тропке мы выходим через влажный луг к еловой опушке, а там, на бугорке стоит он! Тёмная шляпка присыпана хвоей, белая манишка торчит из бледно зеленого мха… Эх, был бы я писателем, смог бы отразить картину во всех красках. Какое первое движение души при виде красавца-боровика? Правильно, позвать других грибников – полюбуйтесь на красоту! То есть для нашего похода в лес на первом месте находятся вполне эстетические мотивы. Точно так же и на рыбалку современные горожане ездят не за рыбой, а за красотой природы и переживаниями личного общения с нею.
Теперь, после этой присказки, можно перейти к вопросу: а зачем собственно нужны писатели? Ответ очевиден: для удовлетворения этих самых эстетических потребностей, своих и читателя. Причём, опять же, в большинстве случаев писатели лучше всего пишут о красоте лесов, полей, человеческих отношений, когда предмет эстетических переживаний скрылся в дымке уходящей эпохи. Толстой рисует идеальный образ князя Болконского, когда в жизни уже не осталось места для прежнего дворянства. Гоголь описывает малороссийские степи, вечера и нравы, обитая в каменном городском ландшафте Петербурга или Рима. Писатели-почвенники ностальгируют по деревенской жизни, перебравшись в просторные городские квартиры, в период самой активной урбанизации, да и читатели деревенской прозы – всё больше из мегаполисов.
Приходим к выводу, что художественный метод необходим для писателя и для читателей, чтобы восполнить недостающие эстетические переживания. И можно было бы закрыть вопрос, если бы понятие «эстетического» не объяснялось только через вышеназванные примеры. Получается, что художественный метод – это форма реализации эстетических потребностей, а эстетические потребности – это такие, что удовлетворяются художественными произведениями. Типичный для философии замкнутый круг. Вырваться из него можно, только развернув фокус зрения на более широкое поле психологических знаний. Хотя сами психологи тоже озабочены больше эротическими, а не эстетическими переживаниями клиентов, и не спешат нам помогать.