Шарканье ботинок. Крик юноши. Удар по моей руке... Горсть таблеток рассыпалась по полу. Я почти разглядела в их положении созвездие Девы — моё созвездие – либо же крыша поехала окончательно. Перевела взгляд на медбрата — его глаза, обычно серо-спокойные, но сейчас ставшие почти чёрными, злобно-беспокойно смотрели на меня. — Что ты творишь?... Ричардс бегло оглядел меня, схватил лицо и поднял. Затем достал фонарик и посветил по очереди в мои глаза. Реакция, конечно, была, я ведь не успела принять таблетки. Спасибо, Ник... Он облегчённо выдохнул. Не отрывая взгляда, ещё раз осмотрел лицо, а после зацепился за пустую упаковку. На ней зелёными буквами было выведено: "Латран". — Нет необходимости объяснять — ты сам всё видел. Говорил он спокойно. В моём состоянии нельзя действовать неаккуратно. — Я не буду спрашивать, зачем и почему ты решилась на подобное. Мне неважно, сколько времени ты вынашила в своей голове такую ужасную идею... Ответь только, где ты достала таблетки? — У Чарли в палате. Только и всего. Ответ прост, как дождь в четверг. Спасибо, Чарли. Даже после своей смерти ты продолжаешь выручать меня. — Я говорил Римо, что надо изменить те посмертные условности... Может, после твоего случая он, наконец, повлияет. Парень устало выдохнул.— Ты понимаешь, что совершила бы страшную глупость? Я молчала. Потому что внутри была несогласна. Я совершила бы великое милосердие для своего тела. Но медбрат считает иначе. Что неудивительно. Ты не способен рассмотреть ситуацию, пока не окажешься в шкуре того человека. В его больном теле. С занесённым тапором над шеей. Можешь только предполагать и убеждать себя в том, что он просто преувеличивает — переигрывает. К счастью для Ричардса, у него в организме не имелось ничего, что имело бы отношение к онкологии. И к сожалению для меня, потому как он не мог даже представить ситуацию. – В составе ондансетрон. Ты знаешь, какие побочные от принятия? — Нет. — Тогда я перечислю. — Он стал загибать пальцы. – Приступы судорог, обморок, парестезия, тахикардия, нарушение остроты зрения, а в некоторых случаях — анафилактический шок. Это даже не десятая часть. Думаешь, все эти вещи приятные? — Нет. Я же сразу собиралась заснуть. Какая разница, что было бы после? Парень взъерошил волосы и сомкнул пальцы на переносице. В этом момент я впервые за весь разговор посмотрела на него. Радужки вернули свою серую холодность, но веки, казалось, нервно дрожали. И всё благодаря тебе... Умница. Даже при попытке суицида доставляешь проблемы окружающим. – Селеста... Хочешь, чтобы тебя похоронили на окраине кладбища, в безымянной могиле, среди тех, кто тоже сократил свои дни? Правда хочешь этого? Да, чёрт возьми. Просто мечтаю... — Я просто не понимаю, что такого случилось. Тебе недостаточно внимания? Может, я уделял недостаточно времени? Прости, если так. Не думал, что к тебе нужно обращаться сверх протокола. Ситуация ведь не самая обычная... По мере того, как Ник говорил, я чувствовала, как апатия покидает мою голову. Как наваждение оставляет ранее воспалённое сознание. А с уходом спокойствия грянул эмоциональный всплеск. Обрушился на мою голову, закрыл пропехи безразличия. – Никто не способен понять, в каком положении я нахожусь. Ни доктор Римо, ни Лео, ни родители... — глянула на медбрата, — ни даже ты, Ник... Человек, который находится рядом каждый день, не может поставить себя на моё место. Ты полон здоровья, полон жизни! Жизни, которой я лишусь через месяц! Я почувствовала, как одинокая слеза скатилась по щеке. Попала на губы – горечь коснулась языка. Пальцы нервно сжали одеяло, пока краснеющие глаза прожигали Ника. Он не был виноват в моём состоянии, моей боли и — тем более — болезни. Но именно он стал причиной, которая сорвала меня с крючка. Вот так просто, за один разговор. Плач становился всё несдержаннее, и в скором времени слёзы одна за другой прожигали мою кожу. Ричардс недолго смотрел на меня. Затем подошёл к койке, опустился на одно колено и опустил руку на моё плечо. Я знала, что он скажет сейчас что-нибудь, чтобы меня успокоить. И потому умоляла в своих мыслях, чтобы этого не было. — Ты... ты н-не поймёшь... Никто не может... Рука юноши сжала моё плечо. Он будто взывал к тому, чтобы я замолчала. Дала ему возможность сказать что-нибудь. Но я лишь закрыла лицо ладонями и в несогласии завертела головой. — Ты... ты даже представить себе не можешь, насколько всё плохо... Я не была уверена, что сквозь всхлипывания можно было разобрать лепет, но медбрат развеял мои сомнения. — Могу. Его голос был спокойным, умиротворённым. Через накатившую истерику ощутила, как указательный палец слегка огладил хрупкое предплечье. Простое действие подействовало как лучший релаксант и вызвало интерес к словам. — Я хорошо представляю, насколько всё плохо, Селеста. Свободная рука легла на моё второе плечо. Я переместила ладони чуть ниже, открывая заплаканные глаза. — Моя мама умерла от рака пять лет назад. Остеосаркома поразила трубчатые кости её правой руки, и время было против нас... Лицо Ника укрыла невысказанная печаль. Было видно, что ему больно обращаться к воспоминаниям. Его серый взгляд был устремлён аккурат в мои радужки. Тогда я полностью открыла лицо. Наверняка выглядела не лучшим образом: красные от слёз белки глаз, опухшие веки, щёки и губы, как после встречи с роем пчёл. Но медбрата, казалось, это не волновало. Он по-прежнему смотрел на меня и чего-то ждал. Или мне казалось... Но я решила не оставаться бесчувственной эгоисткой. Коснулась чужих рук на плечах и обхватила своими. Ник понял моё намерение, и в скором времени я сжимала его ладони, поглаживая кончиками пальцев. Всхлипы понемногу сходили на нет. И тогда я шёпотом коснулась пространства: — Прости... Пожалуйста, прости меня, Ник... Совсем неаккуратно я свалилась на пол и обняла Ричардса. Буквально сжала его в своём отчаянном желании сбежать подальше от всего. Ощутила, как быстро бьётся чужое сердце. Или это моё так стремилось вырваться из груди?... Он же тихо выдохнул. Явно обескураженный моими действиями, с десяток секунд не знал, как реагировать. Но вскоре я почувствовала на своей спине широкую ладонь. Затем вторую. Ник бережно гладил меня через лёгкую футболку, и я была благодарна за его ответное тепло. По уставу персонал не должен был проявлять такое отношение к пациентам. Но... никто и не запрещал. Не знаю, почему медбрат решил быть таким позволительным в отношении себя. Возможно, просто испытывал жалость. Или, быть может, мой лысый череп — форма которого, кстати, весьма привлекательная — смог привлечь его и расположить к своей хозяйке? Кто знает? Точно не я... — Я думаю только о себе. Даже не предполагаю, что у окружающих тоже могут быть проблемы. Прости меня... — Всё в порядке, Селеста. В твоём состоянии ты можешь послать всех и забить на них. И никто не посмеет тебя осудить. Тем более, — спародировал мой голос, — "полный жизни и здоровья" я. — Хах... Вырвался одинокий смешок из моей груди. Плач неспешно утихал, плечи больше не дрожали, голос не срывался в истерике, и я всё также обнимала талию юноши. От него исходило тепло и молчаливая забота. Та, которой так не хватало в последнее время. Ник стал моим спасителем в нелёгкий час, за что я благодарила его поглаживанием позвонков. Слова не требовались, и медбрат был согласен. — Ты же понимаешь, что я должен сообщить об инциденте доктору Римо? — спросил он вкрадчиво, когда я совсем успокоилась. — Да... — Хорошо. Но это позже. Сейчас тебе надо отдохнуть. Плавно обхватил мои предплечья и помог встать. Я чувствовала себя измотанной. Будто не плакала полчаса, а разгружала вагоны. Что ж... Близкая кончина сказывалась. С недавних пор любое активное действие требовало усилий. Но я покорно выносила это. Иначе было никак. Как только я укуталась в одеяло, на мою голову опустилась сонная нега.