– За что же? – удивилась Адемин. – Вы не сделали мне ничего дурного.
– Я не стал бы вам хорошим мужем, Адемин, – признался принц. – И сейчас пришел вас попросить о моем брате.
В груди шевельнулся ледяной червячок. Вспомнилось лицо Рейвенара, тоскливое и отчаянное, когда он смотрел на Адемин, державшую в руках его акварель.
– Все говорят, что он чудовище, – продолжал Эрик, и Динграсс нервно пожевала губами. – Он и правда чудовище. Я знаю, что он сжигает заживо тех людей, которые чем-то навредили нашему отцу. Министр финансов проворовался, и его превратили в удобрение для королевских роз.
Адемин опустила глаза к тарелке. И без того слабый, аппетит сейчас пропал окончательно.
– Но Рейвенар не был монстром. Наш отец его таким сделал, – произнес Эрик. – Наш отец превратил его в пугало и палача, потому что нуждался в пугале и палаче. Вы понимаете меня, Адемин?
Адемин машинально кивнула, хотя видит Господь, не понимала, к чему ведет принц. Эрик нахмурился.
– Я не умею чаровать, – признался он. – Но знаю, что у всех заклинаний есть обратный ход. В душе Рейвенар до сих пор мальчик, который однажды закрыл меня собой от собаки.
– Бойцовый пес короля тогда взбесился, – негромко поддакнула Динграсс, и Адемин вдруг увидела: парк, огромная собака с красными глазами и белоснежными зубами, по которым стекала пена – и двое мальчиков, один упал и лежит на дорожке, второй встал, закрывая брата и перебирая в пальцах мелкие огненные шарики.
– Вы сможете достучаться до него, – продолжал Эрик все тем же напряженным голосом. – И тогда он изменится. Он больше никогда не будет таким, как сейчас.
В носу защипало. Можно сколько угодно сбивать кулаки, колотя в запертую дверь – но если человек за ней не захочет открывать, все будет напрасно.
– Боюсь, тогда меня не поймет его величество, – ответила Адемин. – Ему вряд ли понравится, что я изменю его личное чудовище.
Эрик вздохнул. А ведь ему тоже приходилось несладко в королевской семье. Его, конечно, не оскорбляли в открытую – но всегда относились к нему со снисходительным презрением, как к убожеству, которое бросает тень на всю семью.
– Не думайте о его величестве, – губы Эрика дрогнули в том, что с большой натяжкой можно было назвать улыбкой. – Думайте о себе и своей семье. А Рейвенар теперь ваша семья. И вам будет легче, когда он изменится.
– Динграсс говорила то же самое, – Адемин хотела было улыбнуться, но не смогла. Фрейлина утвердительно качнула головой.
– Вас навязали друг другу, – Эрик опустил глаза и пристально начал рассматривать царапину на пальце. – И можно ненавидеть до конца дней своих. А можно придумать, как с этим жить. Как сделать жизнь лучше. Правда?
– Но ведь придумывать должна не я одна? – спросила Адемин.
Эрик улыбнулся, и в нем вдруг что-то неуловимо изменилось. По его лицу пробежала тень, выражение сделалось тяжелым и напряженным. Глаза сделались похожи на мутные камни.
– Я сейчас пойду к прудам, – произнес он отрывисто и резко, будто слова не хотели выбираться. – Хотите пойти со мной.
Вопрос прозвучал, как утверждение. Динграсс энергично закивала, и Адемин кивнула тоже.
– Да, конечно! – с нескрываемой радостью ответила фрейлина. – Мы хотим, мы очень хотим!
***
Рейвенар не любил тратить время на размышления о чужих и своих горестях. Это делало его слабым – а он терпеть не мог собственную слабость.
Шейлы больше не было. Ее не вернуть, как ты ни убивайся – а раз так, то лучше заняться чем-то другим. Переключиться.
Но как он ни старался, успокоиться все равно не получалось. В душе словно возился огненный еж, растопыривал колючки.
Несколько часов Рейвенар провел за работой. Артефакты однозначно подтвердили то, что он понял минувшей ночью: Рейвенар и Адемин сделались единым целым с точки зрения энергии, Адемин каким-то образом усиливает его.
Главное, чтобы она не решила снова выпрыгнуть из окна.
Этому Рейвенар даже не удивился. Он был монстром, он внушал ужас – вот девчонка и не выдержала. Но сейчас, глядя на энергичное побулькивание жидкости всех оттенков сиреневого в анализирующих колбах, Рейвенар понимал: он не может допустить, чтобы она повторила попытку.