— Они, думаешь, поверят? - Спрашивает, ухмыляясь и начиная улыбаться ещё пуще.
— Почему нет?
— У меня камеры повсюду, Мирусь. И сейчас тебя пишут.
— Ммм, ну первое впечатление, знаешь, не изменить.
Делает шаг и вдруг касается ключицы, которую как раз и кусал. Смотрит внимательно, пока пальцы поглаживают кожу и заставляют меня ёжиться и глотать воздух урывками.
— Ты блефуешь, - вновь шепчет.
Мотаю головой, пытаясь справиться. Если оттолкну - он выиграет? Если не оттолкну - проиграю вдвойне. Дёргаюсь назад и, растягивая мгновение, набираю в лёгкие побольше воздуха, тут же начиная на разрыв кричать. Орать изо всех сил... не выходит. Потому что он сразу ловит меня в свои чертовы сети и притягивает к груди, сцепляя в хвате своём. Я вижу лишь выглянувших официантов, которым всё равно... те сразу ретируются обратно, завидев эту картину.
Замираю от осознания, что сейчас... он меня обнял, крепко. И просто стоит, медленно поглаживая плечо.
Какой... ужас... зут.
— Бешеная.
Уже 11
Мурад.
Амина — непростой ребенок. И сколько нянь, гувернанток, и помощниц она извела за свои неполные пять лет - надо еще умудриться сосчитать. Сколько сессий психологов я посетил, пытаясь найти причину в себе? Сколько детских мне просто твердили о гиперактивности, не являющейся реально существующим диагнозом...
Но свою дочь я знаю прекрасно. И этот крик ничего не значил кроме как элементарного: “папулечка, я тебя засекла — всë, сна не будет”. Уж за четыре недели здесь Мира могла понять, что такие концерты у нас порой случаются. А вместо этого она фальшиво включила эдакую добродетельную, порядочную Мэри Поппинс. Смешно.
Этот слишком отважный тигренок начинает брыкаться в моих руках, напоминая, что она тоже та еще непростая девчонка.
Насколько я старше? Кажется, что на несколько жизней.
Почему мне это нравится? Ну нравится же, если объективно.
Я же сам позволяю ей вырваться и рвануть, цокая каблучками, в сторону комнаты дочери. Позволяю ей почувствовать вкус победы, пока та закрывает за собой дверь, за которую так “отчаянно” цеплялась Амиша.
— Скат.
— Что? - Зевнув отзывается друг.
— Следишь за ними?
Смеется:
— Опять обижаешь. И тебя тоже прекрасно вижу. И пуговку твою оценил!
Пропускаю выпад мимо:
— Что происходит?
— Ты влюбился, - гогочет Джаба, заставляя осечь.
— Заканчивай. У них что происходит, Джаб?
Не спешит ответить, подначивая ещё пуще:
— Тааак ты зайди, Мур. Как ты и просил, я пишу, но смотрю исключительно немое кино.
— Скат, не увиливай. Смотрел бы немое, не втиснулся бы мне в ухо в моём кабинете.
Снова зевает, будто даже потягивается:
— Друг, на мне и так периметр, сад, где тебе портят газон перебравшие мандаты, шайка разбежавшейся обслуги, все твои пешки, отец с дядей Мариам, уже выискивающие тебя, а ты ещё попрекаешь случайно увиденным? Я и так взвалил на себя сегодня. Вот не много ли?
Вздыхаю, потирая переносицу. Не только он устал за день.
— Кто-то не справляется с обязанностями, Джаб?
— Конечно. Ты. С отцовскими. — Снова ржет, тяжело выдыхая и создавая этим помехи, от которых даже не отключиться.
Ладно, допустим.
Я нацепляю широкую улыбку и разворачиваюсь в сторону зала, откуда как раз выходит Васо, вытягивая следом не только дядю Маришки, но и трех братьев, которым я столько лет обязан уделять внимание.
— Васо, как тебе?
— А хорошо, дорогой! Как они двигаются, как танцуют, вааа, просто кровь с молоком! - Чеканит осетин, быстро ко мне приближаясь. - Тебя только не хватает! Ты где ходишь так долго - где дела свои делаешь?
— Задержался.
— Эх, Мурадик, ну разве можно гостей бросать? Где манеры? Этикет этот ваш шмитикет? Где он? Тут? - Выглядывает за бок, думая, что я поведусь. Всё же приходится повернуть голову. - А, нет, нет его!