Шукшин Василий
Мнение
Василий Шукшин
Мнение
Некто Кондрашин, Геннадий Сергеевич, в меру полненький гражданин, голубоглазый, слегка лысеющий, с надменным, несколько даже брезгливым выражением на лице, в десять часов без пяти минут вошел в подъезд большого глазастого здания, взял в окошечке ключ под номером 208, взбежал, поигрывая обтянутым задком, на второй этаж, прошел по длинному коридору, отомкнул комнату номер 208, взял местную газету, которая была вложена в дверную ручку, вошел в комнату, повесил пиджак на вешалку и, чуть поддернув у колен белые отглаженные брюки, сел к столу. И стал просматривать газету. И сразу наткнулся на статью своего шефа, "шефуни", как его называли молодые сотрудники. И стал читать. И по мере того, как он читал, брезгливое выражение на его лице усугублялось еще насмешливостью.
- Боженька мой! - сказал он вслух. Взялся за телефон, набрал внутренний трехзначный номер. Телефон сразу откликнулся:
- Да. Яковлев.
- Здравствуй! Кондрашин. Читал?
Телефон чуть помедлил и ответил со значительностью, в которой тоже звучала насмешка, но скрытая:
- Читаю.
- Заходи, общнемся.
Кондрашин отодвинул телефон, вытянул тонкие губы трубочкой, еще пошуршал газетой, бросил ее на стол - небрежно и подальше, чтоб видно было, что она брошена и брошена небрежно... Поднялся, походил по кабинету. Он, пожалуй, слегка изображал из себя кинематографического американца: все он делал чуть размашисто, чуть небрежно... Небрежно взял в рот сигарету небрежно щелкнул дорогой зажигалкой, издалека небрежно бросил пачку сигарет на стол. И предметы слушались его: ложились, как ему хотелось, - небрежно, он делал вид, что он не отмечает этого, но он отмечал и был доволен.
Вошел Яковлев.
Они молча - небрежно - пожали друг другу руки. Яковлев сел в кресло, закинул ногу на ногу, при этом обнаружились его красивые носки.
- А? - спросил Кондрашин, кивнув на газету. - Каков? Ни одной свежей мысли, болтовня с апломбом, - он, может быть, и походил бы на американца, этот Кондрашин, если б нос его, вполне приличный нос, не заканчивался бы вдруг этаким тамбовским лапоточком, а этот лапоточек еще и - совсем уж некстати слегка розовел, хотя лицо Кондрашина было сытым и свежим.
- Не говори, - сказал Яковлев, джентльмен попроще. И качнул ногой.
- Черт знает!.. - воскликнул Кондрашин, продолжая ходить по кабинету и попыхивая сигаретой. - Если нечего сказать, зачем тогда писать?
- Откликнулся. Поставил вопросы...
- Да вопросов-то нет! Где вопросы-то?
- Ну как же? Там даже есть фразы: "Мы должны напрячь все силы...", "Мы обязаны в срок..."
- О да! Лучше бы уж он напрягался в ресторане - конкретнее хоть. А то именно - фразы.
- В ресторане - это само собой, это потом.
- И ведь не стыдно! - изумлялся Кондрашин. - Все на полном серьезе... Хоть бы уж попросил кого-нибудь, что ли. Одна трескотня, одна трескотня, ведь так даже для районной газеты уже не пишут. Нет, садится писать! Вот же Долдон Иваныч-то.
- Черт с ним, чего ты волнуешься-то? - искренне спросил Яковлев. Дежурная статья...
- Да противно все это.
- Что ты, первый год замужем, что ли?
- Все равно противно. Бестолково, плохо, а вид-то, посмотри, какой, походка одна чего стоит. Тьфу!.. - и Кондрашин вполне по-русски помянул "мать". - Ну почему?! За что? Кому польза от этого надутого дурака. Бык с куриной головой...
- Что ты сегодня? - изумился теперь Яковлев. - Какая тебя муха укусила? Неприятности какие-нибудь?
- Не знаю... - Кондрашин сел к столу, закурил новую сигарету. - Нет, все в порядке. Черт ее знает, просто взбесила эта статья. Мы как раз отчет готовим, не знаешь, как концы с концами свести, а этот, - Кондрашин кивнул на газету, дует свое... Прямо по морде бы этой статьей, по морде бы!..
- Да, - только и сказал Яковлев.
Оба помолчали.
- У Семена не был вчера? - спросил Яковлев.
- Нет. Мне опять гостей бог послал...
- Из деревни?
- Да-а... Моя фыркает ходит, а что я сделаю? Не выгонишь же.
- А ты не так. Ты же Ожогина знаешь?
- Из горкомхоза?
- Да.
- Знаю.
- Позвони ему, он гостиницу всегда устроит. Я, как ко мне приезжают, сразу звоню Ожогину - и никс проблем.
- Да неудобно... Как-то, знаешь, понятия-то какие! Скажут: своя квартира есть, а устраивает в гостиницу. И тем не объяснишь, и эта... вся испсиховалась. Вся зеленая ходит. Вежливая и зеленая.
Яковлев засмеялся, а за ним, чуть помедлив, и Кондрашин усмехнулся.
С тем они и расстались, Яковлев пошел к себе, а Кондрашин сел за отчет.
Через час примерно Кондрашину позвонили. От "шефуни".
- Дмитрий Иванович просит вас зайти, - сказал в трубку безучастный девичий голосок.
- У него есть кто-нибудь? - спросил Кондрашин.
- Начальник отдела кадров, но они уже заканчивают. После него просил зайти вас.
- Хорошо, - сказал Кондрашин. Положил трубку, подумал: не взять ли с собой чего, чтобы потом не бегать. Поперебирал бумаги, не придумал что брать... Надел пиджак, поправил галстук, сложил губы трубочкой - привычка такая, эти губы трубочкой: вид сразу становился деловой, озабоченный и, что очень нравилось Кондрашину в других, вид человека, настолько погруженного в свои мысли, что уж и не замечались за собой некоторые мелкие странности вроде этой милой ребячьей привычки, какую он себе подобрал, - губы трубочкой, и, выйдя из кабинета, широко и свободно пошагал по коридору... Взбежал опять по лестнице на третий этаж, бесшумно, вольно, с удовольствием прошел по мягкой ковровой дорожке, смело распахнул дверь приемной, кивнул хорошенькой секретарше и вопросительно показал пальцем на массивную дверь "шефуни".