Завёл мотор и, не дожидаясь, пока автомобиль оправится от спячки, надавил на газ. Я ориентировался по городу на твёрдую тройку, поэтому был вынужден обращаться к навигатору, однако сейчас было не до этой херни.
Я просто давил на газ, не сбавлял скорость при виде предупреждающих знаков, жёлтого света светофора, и вскоре узкие дороги и тесные улицы остались позади.
Автомобиль нёсся по трассе, с одной стороной, окружённой корявыми деревьями, ветки которых пытались дотянуться до небес, с другой стороны — смертельным обрывом, ведущим прямиком в воды Тирренского моря.
Без понятия, сколько продлилась гонка от гнетущих мыслей, но впереди показались строительные работы. Я остановил автомобиль до того, как ушные перепонки резанул специфический итальянский говор местных рабочих. Голова и так трещала, и эти боли стали настолько привычными, что перестал принимать таблетки. Смирился.
Приоткрыл дверцу автомобиля, пуская в салон морской воздух, и вдохнул нелюбимый запах. Никогда не наблюдал у себя мазохистских наклонностей, но сейчас засомневался в самом себе.
Откинул голову на подголовник и прикрыл глаза, прислушиваясь к шуму разбивающихся о скалы волн. Или это мысли грохотали в голове? Какая бы аномалия не нарушала тишину, я смирился и с ней. И я смирюсь с той тупой болью, что отдавалась в висках, давила на глаза и взрывной волной отдавалась по всему телу. С этим тоже смирюсь, потому что нет иного выхода.
Я со многим смирился в своей жизни, и очень просто — вычеркнув «многое» раз и навсегда. Так, я смирился с выпавшими мне на долю родителями, поэтому не помышлял наладить с ними контакт. Я смирился с дурными людьми, набивающихся в друзья, поэтому у меня нет друзей. Я смирился, что недоброжелатели вставляли мне палки в колёса при первой же возможности, поэтому действовал на опережение.
Наконец, я смирился с наличием Бьянки в моей жизни, смирился с тем, что мне приходилось добиваться её улыбки и говорить о любви. И теперь пришло время вычеркнуть её, как вычеркнул многих и многих. Только подобная перспектива не способствовала успокоению, напротив, усиливала боли.
Открыл глаза и повернул голову в сторону голубой полоски моря. Наверное, это жалость. Я вовсе не эмпатичен, и такие эмоции, как жалость, сочувствие, сожаление изредка, но навещали меня. Но никогда не овладевали мной. Никогда.
Однако уже на протяжении нескольких дней я не мог избавиться от… сожаления.
Искоса наблюдая за грустной Бьянкой, которая печатала матери сообщение, я испытывал сожаление. Стоило только ей рассмеяться, как и я ощущал прилив безмятежности, а если она злилась, то и моё раздражение не заставляло себя ждать.
Пташка сама того не ведая, дёргала за ниточки и управляла моим эмоциональным фоном. И это открытие только сейчас озарило мою изнывающую голову.
Я усмехнулся. Дёргать за нужные ниточки, подражая кукловоду, — любимое занятие всех манипуляторов. Моё любимое занятие.
Потёр лицо ладонями и, не отнимая рук, пятернёй зачесал волосы назад. Оказывается, вот что испытывали «куклы», которыми умело управляли. Они испытывали отчаяние и мнимую надежду на мнимое счастье. Я, чёрт дери, испытывал это.
Зажмурился до белых вспышек перед глазами и встряхнулся, прогоняя нахлынувшее оцепенение. Откуда во мне эта слабость? Радость — вот, что должно превалировать! На днях будет подписан договор, восстановлена репутация, я вернусь в любимый город и… всё будет по-прежнему. Я буду довольствовать единением с самим собой, буду радоваться единственной отрадой в жизни — успехом клуба, и верну контроль над собственными чувствами.
Ну, а пока мне предстояло вернуться в арендованный дом и встретиться с девушкой, чьи чувства никогда не были под контролем. Ей не нужно управлять ими, потому что она прекрасна в своей спонтанности. Оказывается, спонтанность прекрасна, проявляясь в громком заливистом смехе, в бурной реакции на ту или иную ситуацию, в откровенных стонах возбуждения и в злости, которую также было не обуздать.
Развернул автомобиль по направлению к дому и включил музыкальный проигрыватель, не имея желания более слушать тишину.