Мама утешала сестру, обнимая и суля ей различные выгоды, в виде красного петушка на палочке и нового платья, которое ей обязательно привезёт с ярмарки отец, Братья хохотали устроившись на возу, предвкушая свое первое настоящее путешествие. А я стояла чуть в стороне и смотрела на всеобщую суету, без слез, слез у меня давно не было, стояла и смотрела чуть отстраненно, словно бы издалека. Не сердясь и не обижаясь на родных, принимая тот факт, что эти люди сами по себе, а я сама по себе и так будет всегда.
Наконец, отец махнул рукой, братья прокричали «До свиданья» и воз тронулся в путь. Мама, обняв сестрёнку, повела её домой пить чай с вареньем и не вспомнив о моем существовании. А я продолжала стоять и смотреть им вслед. В этот день мне исполнилось десять лет. С тех пор я не люблю свой день рождения.
Красное стекло страха.
Помню как я бегу, что есть мочи, бегу не останавливаясь, не разбирая дороги. Староста завел нового пса, эту зверюгу боялись все деревенские, не знаю уж откуда ему зять притащил щенка, но вымахал он, щенок, а не зять, размером с небольшого теленка, злющее было создание, ненавидящее весь мир и жителей нашей деревни скопом и по одиночке. Мужики ни раз говорили старосте: «Держи тварь на цепи, или избавься. Ежели покусает кого, быть беде». Но если натравить зверюгу на девчонку-метаморфа то это вроде и не беда, а так развлечение, вроде охоты на лис, проку от неё никакого, но говорят аристократы такое занятие очень уважают. Нет, сам староста до такого не додумался конечно, сыновья его бестолковые подсиропили. Думаю, знай староста об их забаве, сам бы выпорол великовозрастных балбесов, всё же моего отца он побаивался, на рожон не лез. Ну да, что теперь рассуждать, рассуждать некогда, драпать надо. Я уже чуяла за спиной зловонное дыхание псины, чем он его кормит? Тухлятиной что ли? С него станется, жадюга ещё тот! Я все ещё надеялась убежать, как вдруг споткнулась и, перекувыркнувшись через голову, вскочила уже почему-то на четыре конечности. На четыре лапы. Сама не знаю, как обернулась, и страшная зверюга, только что гнавшаяся за мной, в недоумении уставилась на точную свою копию. Ненадолго, через минуту уже я гнала эту тварь по деревне, наступая ей на пятки и злобно щелкая зубами. И даже не загрызла эту шавку, так покусала чуток, чтобы знала с кем связывалась. Ну и заодно порычала на остолбеневших старостиных отпрысков, тоже пусть знают.
Я держалась два года, целых два года я не оборачивалась, не меняла свою внешность, два долгих года я была словно обычная девочка из деревни, но страх вытащил наружу мою суть. Я — сложный метаморф.
Вечером того же дня, отец, не дожидаясь визита разъяренного старосты, спешно собравшись, повёз меня к магу.
Зелёное стекло надежды.
Я уже привыкла к этим визитам, привыкла к боли, что сопровождала каждую смену браслета на новый. Боль была короткой, она была напоминанием, что я все ещё способна чувствовать боль, а значит я немножко человек.
Маг относился ко мне иначе чем другие. Не могу сказать, что он был добр ко мне, скорее равнодушен, но в моем положении и это было неплохо. По крайней мере в его глазах я не видела ни страха ни презрения. Ну подумаешь метаморф, большое дело. Есть люди, есть маги, есть гномы, есть тролли, есть метаморфы. Просто другой вид. Может потому, что он был магом? Может потому, что просто был достаточно образованным человеком? Не знаю, но рядом с этим чужаком я чувствовала себя гораздо свободнее, чем в родной деревне.
Маг невозмутимо выслушал рассказ отца о произошедшем, улыбнулся чему-то своему и спросил:
- Ну как Шелль? Почувствовала свою силу?
Какую там силу, ничего кроме ужаса я тогда не чувствовала, видимо это было написано у меня на лице, поэтому маг подошёл ко мне поближе, присел рядом и сказал:
- Ты ничего плохого не сделала, девочка. Запомни: каждый имеет право защищать свою жизнь всеми доступными ему способами. Да, ты метаморф, и тебе надо быть осторожнее, судить тебя, в первую очередь, будут не за поступки, а за то кто ты есть, но даже если бы ты разорвала эту собаку в клочья, никто бы тебя наказать по закону не мог. Староста ваш сам виноват. Передай ему мои слова, кузнец, — обратился он уже к отцу, — ежели узнаю, что он пытается навредить Шелль, то лично с ним разберусь. Всё должно быть по закону. Пока она этот закон не нарушает, никто не вправе судить её за то, что она есть.