Вечером того же дня мы имели счастье лицезреть ту самую прогулку. Девочка, уже в нежно-розовом платье, вела за руку брата в темно-синей косоворотке, гордо и несколько свысока взирая на ватагу запылённых деревенских ребятишек, что пришли поглазеть на этот затейливый променад. За ней, с не менее независимым видом, шествовала нарядная старостина дочь, под руку с городским мужем, а позади плёлся сам староста со всем семейством, откровенно не понимающий, чем они все в данный момент заняты? И какой толк в хождении туда-сюда, когда репа не полота? Даже бабку девяностолетнею с собой притащили. Та с лавки уже почти не поднималась, а тут вдруг ничего, встрепенулась, ползла по нашей единственной улице, замыкая торжественную процессию, бодрилась, что есть сил. Все эта процессия напоминала то ли минисвадьбу, то ли минипохороны. Такое впечатление было, что сами участники пока не определились радостная это процессия или печальная, поэтому их одухотворенные лица меняли выражение безо всякой связи с реальностью, староста то хмурился, то улыбался невпопад, остальные тоже явно были не в своей тарелке, хотя по городским это было заметно меньше. Те делали вид, что всё в норме и окружающая обстановка соответствуют их ожиданиям. Ходя даже очень расположенный к нашему селу гость не назвал бы прогулку по единственной улице, пересекавшей село с запада на восток, увлекательной и достойной повторения. Ну эти ничего, держались, каждый день, как по часам, покидали старостин дом и маршировали на радость неизбалованным зрелищами местным жителям.
- Ишь вышагивають! — сплюнула под ноги бабка Мызька, главная деревенская сплетница, — это они для моциону! — Со знанием дела продолжила она просвещать своих товарок, других скучающих бабок, ну и нас малолетних бездельников заодно. — У энтих городских так принято: гулянья значит на свежем воздухе для поднятия здоровья и настроения. Ходють туда и ходють сюда, от энтого кровь у них быстрее шевелится и румянец на лице выступает. Я-то знаю. Я ж у лекаря в городе помощницей почитай десяток с лишним лет отработала. А ежели ходить то не будут то могут и замертво рухнуть.
- Надо ж какие ужасы. Нечто такие больные там все, в городах то энтих? — удивлялись пожилые подруги Мызьки. Они верили в её авторитет свято несмотря на то, что отлично знали, что у лекаря их предводительница работала уборщицей. Насчёт помощницы это было так называемое художественное преувеличение, простительное деревенской сплетнице. Как ни крути в городе она какое-то время и впрямь жила, с лекарем знакома была. Чего ещё надо, для того чтобы стать экспертом в городской жизни и здоровье всех людей в городах этих проживающих?
- А то! Там в энтих городах у лекарей работа не переводится, — продолжила повествование бабка Мызька, радуясь интересу к своей персоне со стороны окружающих, — не то, что у нашей травницы. Та сено свежее по летнему времени соберёт, настоек наварит. Для наших деревенских сойдет. А у городских организма другая, нежная, она серьезного подхода требует. Следить за ними надобно, чтоб не померли раньше времени.
- Ох ты ж тяжкая наша доля, все там будем, и городские и деревенские. Но нам таки проще, нам хоть моционы эти не требуются, для убегания крови. Сама бежит ежели порезаться, косой там аль серпом нечаянно руку распороть.
- Ну так городские они известное дело, слабые. Зато денег у них до пуза. Вот виш какие сандали-то носят, небось кажный день грязь месить сандали-то поизносятся, да им то что! Новые куплять.
- Да уж, поди есть средства-то, есть. Глянь, старостина-то девка в каких рюшах и воланах вся разодетая. Мужик ейный тоже, в стираном. Бусы опять же красные такие, он как горят.
Бусы и впрямь были знатные, не у мужа старостиной дочки конечно, а у неё самой. Не заметить такие бусы было невозможно: огромные красные шары, к тому же лежали они на внушительной женской груди, располагаясь потому практически параллельно земле. Хозяйка бижутерии пошла статью в мать, ещё через несколько лет мужу, чтобы обнять родную супругу, придётся на помощь трёх помощников звать, или руки отрастить длиннее втрое чем нынешние.